Жизнь наладилась, спрятавшаяся дразнилка-любовь вылезла из укромного места и обняла обоих. И где бы кто-то из них ни был, он ласку этих объятий чувствовал и носил с собой.
Осенью семьдесят первого после своего дня рождения Сахнин пришел на работу в шикарном кашемировом пальто, в удивительно красивом твидовом костюме благородного глубоко синего цвета. На пиджаке не было лацканов. Так сейчас ходили за границей и в СССР обожатели «Битлз», носивших именно такие пиджаки. Рубашка под пиджаком не имела воротника а только стоечку, которая застёгивалась как косоворотка. В руках Сахнин держал два торта на подносах, обёрнутых жестко не впитывающей крем атласной бумагой. В ранце за спиной звякали толстым стеклом четыре бутылки «Советского шампанского».
- В «Берёзке» прикид купил? Пальто - Германия. Костюм - Италия, - помял пальцами ткань зав. отделом информации Егоренко.
- Жена сшила всё. И пальто, - засмеялся Сахнин так громко, что услышали все, кто пришел поздравить Алёшу в зал заседаний. - Она у меня девять разных курсов закончила. Торты - тоже её работа.
- Обалдеть! - сказали все семнадцать человек по очереди, покончив с большим куском торта.
- Повезло тебе, Лёха, - пожал ему руку второй зам. главного. - Моя умеет только пыль с мебели стирать.
Все развеселились потому, что кроме шампанского на столе попутно опустошались бутылки с армянским коньяком. Отдыхали до вечера, а когда Сахнин пришел домой, Ларисы не было. Записка на кухонном столе сообщила, что она до девяти вечера занимается на курсах штукатуров- маляров, которые засекречены, потому что ведёт их запрещённый в СССР «цеховик-шабашник», частник. Сам себе хозяин. И он строит лучшие дома в городе под прикрытием папы, Леонида Сергеевича Прозоровского, который мечтал иметь в Зарайске красивую архитектуру, но среди официальных представителей строительства и архитектуры найти мастеров классных не смог. Пришлось отдать стройку самых значительных сооружений «леваку», прекрасному строителю из Ленинграда, Леониду Замкову, который сбежал в Казахстан от алиментов и втихаря строил колхозам коровники. Папа её на обучение и пристроил. Не предполагая, естественно, что этим нанёс семье Сахнина более сокрушительный урон, чем матерщинницы и сплетницы из парикмахерской, да разнузданные хамки из кондитерского цеха.
Первый год после обучения у Замкова Лариса с удовольствием творила дома чудеса шитья, кулинарии, медицинского ухода за детьми, родителями и мужем, а также делала мужчинам модные стрижки, а женщинам сногсшибательные причёски. Но когда играла на фортепиано, глаза её грустнели и светились потаённой слезой.
- Трогает? - пытался войти в похожее состояние Алёша. - Меня тоже берет за душу Бетховен.
- Да, конечно, струны души вибрируют и входят в резонанс с бессмертными звуками, - кивала головой Лариса. - Да хрена там Бетховен? Я в двух тактах слажала. Штукатурить рукам уже интереснее, чем лабать на клавишах. Чувствую я, что душа страдает, а этот сучий мастерок и шпатель долбаный покорёжили мне пальцы. Искурочили, падла. Пианистка из меня теперь как из дерьма пуля.
- Лара! - взмолился Сахнин. - Ты же белая кость, голубая кровь течёт в тебе. Ты же аристократка. Ну, забудь ты эти поганые слова. Я же не позволяю себе дома вульгарности. Ты для меня символ нежности и возвышенной души.
- Извини, - опустила глаза Лариса. - Это издержки моего прыжка в народные массы, в профессии, где культура третьей стоит после умения работать и денег. А кому-то чихать на неё вообще. Ладно, буду дома паинькой.
- Умоляю! - обнял её Алёша. - Ты мой свет. Маяк. Не угасай…
С весны Лара стала пропадать из дома сначала на вечер. Приходила поздно и пахла сигаретами да коньяком. Потом пару раз в неделю даже не ночевала.
- Я не спрашиваю, где ты была и с кем, - огорчался Сахнин. - Но ты ведь никогда не курила. Не пила - тем более. Не гуляла. Что с тобой?
- Лучше бы не плюхалась я в народ, - серьёзно ответила жена. - Сидела бы на облаке, Вивальди слушала и читала Тургенева. Но… Что вышло, то уже вышло. Я научилась всему. Ты - ничему. Ты просто пишешь то, что заказывает обком партии и папа мой. Про успехи социализма и светлое будущее. Ты врёшь всей области и больше ничего не умеешь.