напротив здания мужской гимназии, являлись любимым
местом наших игр, проказ и боев, Сюда мы мчались в ча
сы большой перемены для того, чтобы размять затекшие
от сидения члены в стремительной беготне и кулачных
упражнениях. Сюда мы собирались в свободное от заня
тий время, особенно весной, для того, чтобы разыграть
партию в «купцов и разбойников». Сюда же со всего го
рода стекалось «молодое поколение», когда между гимна
зистами и кадетами (в Омске был кадетский корпус) про
исходили традиционные кулачные бои. В сущности, не бы
ло никаких оснований для этих боев. Но так уж повелось
с незапамятных времен, что кадеты и гимназисты пред
ставляли собой два враждебных лагеря. Кадеты дразнили
гимназистов: «ослиная голова». Так они расшифровывали
буквы «О. Г.» (Омская гимназия), вырезанные на медных
бляхах наших поясов. В свою очередь, гимназисты дразни
ли кадетов: «кадет на палочку надет». Обе стороны от
такого обмена любезностями обычно приходили в раж,
лезли в драку и разбивали друг другу физиономии. От
времени до времени дело доходило до «массовых», боль
ших столкновений между гимназистами и кадетами, с
сотнями участвующих и десятками пострадавших. Все та
кие бои неизменно разыгрывались на руинах старой кре
пости. Исход боя обычно решали так называемые «уезд
ники», то есть ученики существовавшего в городе
четырехклассного уездного училища. Они играли роль
своего рода «нейтральной державы», за которой еще за
долго до боя начинали ухаживать обе стороны. «Уездни¬
ки», однако, всегда вели себя загадочно. Они старались
«доить» и гимназистов и кадетов, оставляя к а к тех, так и
других в неведении о своих истинных намерениях, и за
тем в самый последний момент, когда бой уже был в пол
ном разгаре, неожиданно появлялись гурьбой под «крепо
стью», своим вмешательством сразу давая перевес той или
другой стороне. Много лет спустя, работая на поприще
внешней политики, я не раз с улыбкой вспоминал омских
38
Лыбинский проспект—главная улица в Омске тех дней.
«уездников»: они мне дали первый урок дипломатии.
Большие бои между кадетами и гимназистами являлись
крупнейшей сенсацией омской жизни, о которой весь го
род говорил целыми неделями. В честь их местные пииты
слагали восторженные оды, в которых «дубасил» рифмо
валось с «расквасил» и «бил по мордам» с «лихим чер
том». Оды переписывались во множестве экземпляров,
ходили по рукам и даже обсуждались, «с литературной
точки зрения», в учительской нашей гимназии.
Самый город, насчитывавший в описываемое время не
больше тридцати — тридцати пяти тысяч жителей, имел
жалкий и унылый вид. Омск лежал в самом сердце так
называемой Барабинской степи и был открыт ветрам со
всех четырех концов. В нем «дуло» постоянно. Зимой го
род утопал в сугробах снега, летом был окутан облаками
едкой желтой пыли. Климат здесь был резко континен
тальный: в июне — июле люди и животные изнывали от
нестерпимой жары, а в декабре — январе были бураны и
трещали сорокаградусные морозы.
Дома в городе были деревянные, одноэтажные, с под
слеповатыми окошками, с тесовыми или соломенными
крышами. Улицы — пыльные, немощеные, весной и осенью
утопавшие в непролазной грязи. На базаре грязь была
39
столь глубока, что лошади в ней тонули по брюхо, а в лу
жах мальчишки плавали в корытах. Фонарей не было, и
ночью в городе царствовала кромешная тьма. Не было
также ни канализации, ни водопровода: отбросы по ночам
вывозили так называемые «золотари», а воду по утрам раз
возили водовозы. Освещение было только керосиновое,
причем особой популярностью пользовалась лампа «мол
ния», стоившая три рубля. Поэтому обладание «молнией»
считалось вернейшим признаком благосостояния. Два
убогих деревянных моста, перекинутых через Омь, соеди
няли части города, расположенные по обоим ее бере
гам. Над этим серым, плоским, почерневше-деревянным
пейзажем как-то странно и неуместно возвышался десяток
белых и красных каменных зданий: дом генерал-губерна
тора, кадетский корпус, казармы, мужская и женская гим
назии, полиция, две пожарные каланчи, собор и, конечно,
тюрьма на выезде из города. Они были эмблемой власти.
Но они плохо гармонировали с окружающим, они давили
своей тяжестью маленькие деревянные дома. И это имело
символический характер. Сразу за городом начинались де
ревянные крашеные бараки военных лагерей, куда войска
уходили из казарм на лето, а еще дальше, в небольшой
роще, находилась «санитарная станция», куда с мая меся
ца вывозились на поправку больные из военного госпита
ля, в котором работал мой отец. Здесь выздоравливающие
жили в палатках и пили кумыс, получаемый от кочующих
в окрестностях Омска казахов. Позднее, во второй поло
вине 90-х годов, в этом районе был построен вокзал и пе
реброшен красивый шестипролетный железнодорожный
мост через Иртыш. Инженеры почему-то нашли нужным
провести железнодорожную линию не через самый Омск,
а в четырех верстах от него. Злые языки говорили, что
причиной тому была скупость «отцов» нашего города, по
жалевших несколько тысяч рублей на взятку строителям
дороги. Так ли это было, не знаю, но весьма вероятно,
что это было именно так.
Население Омска делилось на три главные группы —
военные, купцы и мещане. Военные являлись, так сказать,
«первым сословием», державшим в руках власть. Генерал-
губернатор, он же начальник Западносибирского военного
округа, был здесь «бог и царь». Офицерство и воен
ное чиновничество составляли «общество», которое созда
вало «общественное мнение» города. Все эти люди жили
40
«от 20-го» до «20-го»1, занимались шагистикой, писали
бумаги, сплетничали, выпивали, играли в карты, сочиняли
нелепые песни для «христолюбивого воинства». Помню,
как одно время по улицам города бойко маршировали ко
лонны и громко орали во всю глотку:
Орбельяни-генерал,
И Свичинин тоже,
А Барятинский узнал,
Что они похожи.
Это «глубокомысленное» произведение одного местного
штабс-капитана долго волновало омскую военную среду.
Впрочем, позднее, уже взрослым человеком, я имел воз
можность убедиться, что солдатские песни других европей
ских армий своим «глубокомыслием» отнюдь не уступали
плодам вдохновения скромного сибирского офицера2.
Купцы, то есть лавочники всех рангов—крупные, сред
ние и мелкие, составляли, если можно так выразиться,
«второе сословие» нашего города, раболепствовавшее перед
военными, но жестоко эксплоатировавшее городскую бед
ноту и окрестных казахов. Омская «буржуазия» тех вре
мен являла собой страшное зрелище. Это была еще «бур
жуазия» периода первоначального накопления — грубая,
неотесанная, безграмотная, с дикими нравами и свирепыми
удовольствиями. Подвыпившие купчики били зеркала в
ресторанах, лезли с сапогами в ванну из шампанского, с
гиком и свистом на бешеных тройках давили людей на
улицах города, а по нонам ездили в соседние деревни
Захламино и Черемушкино, где устраивали оргии и изби
вали местных крестьян.
Наконец, мещане представляли собой своего рода «третье
сословие». Это были в большинстве кустари, мастеровые,