Все это страстное увлечение морем находило свое кон
кретное выражение в постройке игрушечных кораблей.
Я вечно возился с пилками, молотками, стамесками, план
ками, кусками жести, проволочками, винтиками и прочими
элементами детского судостроения. В моей комнате пол
вечно был завален стружками, опилками, обрезками желе
за, кусочками клея и всякой иной дрянью, которая часто
приводила в отчаянье мою мать. Строил я кораблей много
и самого разнообразного характера—большие и малые, ком-
1906 года дело Дрейфуса подвергалось вторичному пересмотру, при
чем на этот раз суд уже открыто признал, что все обвинение Дрей
фуса было построено на подложных документах, изготовленных фран
цузскими реакционерами, и что Дрейфус был неповинен в приписы
ваемых ему преступлениях.
44
мерческие и военные, паровые и парусные. Я внимательно
изучал рисунки кораблей в имевшихся у меня книжках и
потом старался их тщательно копировать в своем произ
водстве. Бывали при этом успехи, но бывали и неудачи.
Впрочем, на неудачи я не обижался и после них только
удваивал свои усилия. О достижениях же своих я с гор
достью сообщал своей кузине Пичужке— той самой, с ко
торой я сидел в детской ванне в Москве и которая в ка
честве моего лучшего друга прошла через все мое детство
и раннюю юность1. У меня сохранились два письма к Пи
чужке, писанные нетвердым детским почерком, без знаков
препинания, посвященные как раз кораблестроению. В од
ном письме, относящемся к началу 1892 года, то есть
когда мне только что минуло восемь лет, я сообщал:
«Я построил уже маленький корабль на котором могут
плавать юленькины куклы».
Несколько месяцев спустя я писал той же Пичужке:
«Я уже строю военный корабль броненосный фрегат
«Герой». Он с 20 пушками, а ружей 25. Якорей — два
спускательных и 5 запасных».
И ниже, в конце письма, разноцветными карандашами
был нарисован этот «броненосный фрегат», который поче
му-то должен был иметь «25 ружей».
Другим внешним проявлением моего увлечения морем
был страстный интерес, который я проявлял в то время к
судоходству на реках Иртыше и Оми. Иртыш под Ом
ском — большая река, до полукилометра ширины, с быст
рым течением и мутной, желтовато-серой водой. Даже в те
далекие времена судоходство на Иртыше было значитель
ное, и из Омска водой можно было проехать в Семипала
тинск, в Тобольск, Тюмень, Томск и к устьям Оби. По Ир
тышу ходило сравнительно много небольших одноэтажных
пароходов, частью буксирного, частью товаро-пассажир
ского типа. Буксирные пароходы, как правило, пассажиров
не возили, тащили две-три громадные, тяжело нагружен
ные баржи и делали не больше пяти-шести километ
ров в час. Товаро-пассажирские пароходы имели каюты
для пассажиров, водили обычно одну не очень громоздкую
баржу и шли с быстротой десять-двенадцать кило
метров в час. В Омске, в устье Оми, все пароходы останав-
1
Моя кузина, настоящее имя которой было Елизавета, в детстве
была столь миниатюрна, что отец шутливо прозвал ее «Пичужкой». Эта
кличка так и утвердилась за ней в нашем семейном кругу.
45
лизались: там были пристани и товарные склады. Здесь
было постоянное человеческое оживление, и я пристрастил
ся к посещению этого омского «порта». Я пропадал там
все свободное время, шатался по пристаням и пароходам,
ко всему присматривался, прислушивался, принюхивался,
заводил знакомства с такими же любопытными мальчиш
ками, как и я. Скоро я целиком вошел в курс «портовой»
жизни нашего города. Я без всяких расписаний знал, когда
должен притти и уйти тот или иной пароход. Я знал, сколь
ко стоит проехать от такого-то пункта до такого-то. Я знал,
что пароходы компании Корнилова синего цвета, а парохо
ды компании Курбатова оранжевого цвета, что корнилов¬
ский «Добрыня» — с а м ы й сильный, а курбатовская «Фор
туна» — самый быстрый пароход на Иртыше. Я знал, ког
да и где было построено любое судно, во сколько лоша
диных сил у него машина, какова быстрота его хода, кто
его капитан, сердитый он или добрый, позволяет мальчиш
кам подыматься на борт во время стоянки или, наоборот,
гоняет их оттуда в шею. Я слушал рассказы лоцманов и
матросов об их работе и приключениях, о дальних городах
и местах, которые они посещали, о зелено-кристальных во
дах Томи, об отмелях и перекатах Туры, о широких плесах
Нижнего Иртыша, о величавой мощи и неизмеримой шири
Оби, о трехмесячном дне и трехмесячной ночи заполярных
районов. И постепенно в моем сознании складывалось пред
ставление о безграничных просторах Сибири, о несравнен
ной грандиозности ее природы, о ее реках, текущих на
тысячи километров, о ее дремучих лесах, тянущихся сот
ни верст без перерыва, об ее холодных тундрах, покрываю
щих территории, превосходящие площади больших госу
дарств. Я как-то стихийно понял, почувствовал, всосал в
свое существо с и б и р с к и е м а с ш т а б ы , п о сравнению
с которыми все масштабы не только в Европе, но даже и
в европейской части нашей страны кажутся маленькими,
почти карманными. Особенно сильное впечатление на мое
воображение производили рассказы об Оби. Обь рисовалась
мне чем-то необъятным, могучим, дико-суровым и прекрас
ным, и должен сознаться, что я отнюдь не был разочаро
ван, когда несколько позднее судьба забросила меня на
берега этой гигантской реки. Я был настоящим поклон
ником и патриотом Оби и в переписке с Пичужкой горячо
доказывал, что Обь — вот это река так река, Волга же
по сравнению с ней «яйца выеденного не стоит».
46
Часы, проведенные в омском «порту», имели для меня
еще то немалое значение, что они разбудили во мне тягу
к путешествиям и любовь к географии, которые я потом
сохранил на всю жизнь. Эти чувства дополнительно пита
лись и стимулировались чтением. Отец выписывал для
меня известный в то время детский журнал «Природа и
люди», который я читал взасос. Мать нередко читала нам
вслух отрывки из знаменитой книги Брема «Жизнь живот
ных». Помню еще, что у меня была красиво переплетен
ная толстая книга «Жизнь моря», в которой я часами рас
сматривал превосходно сделанные в красках рисунки мор
ских рыб, растений, животных.
Не забывались, конечно, и игры. Одно время я очень
увлекался игрой в бабки, сам делал «налитки» 1
но «цыганил», обмениваясь бабками и налитками с маль
чишками нашей улицы. Потом я охладел к бабкам, но за
то с большой страстью стал играть в «воры» и «разбойни
и безбож
ки». Вместе с несколькими такими же шалопаями, как я,
я делал набеги на соседние бахчи и огороды, стараясь пе
решибить всех смелостью, удалью, нахальством. Дома у
меня было сколько угодно овощей, дынь и арбузов, но они
совсем не привлекали меня. То ли дело было тайком про
красться в огород, ловко надуть хозяина, с нарушением
«закона» выдрать морковку, сорвать огурец, подцепить
ветку сладкого горошка! Такой «краденый» плод казался
нам, мальчишкам, в десять раз вкуснее «законного», полу
чаемого дома за столом. Однажды я чуть не поплатился
жизнью из-за этой занимательной игры. Поздней осенью,
уже во время заморозков, наша «банда» как-то совершила
налет на бахчу и покушала кисловатых, мерзлых арбузов.
Ночью у меня обнаружилось острое желудочное заболева
ние: температура поднялась до сорока градусов, и от не