Когда началось следствие, «деловые люди» не сдались без боя. Не пришли с повинной, не покаялись. Они стояли твердо, как хорошая кладка. Разбить эту стену должны были документы, которые везли Старовойтов и его товарищи.
Обвиняемые — бывший директор совхоза Ворохов и прораб Вшивков — оказались в курсе событий, узнали, что утонуло дело. И встречу с новым следователем ждали спокойно. Они даже нагло шутили: «Была вина, да сплыла».
Документы. Но ведь не все они могли погибнуть. Это сомнение было умело введено в сознание некоторых свидетелей. Оно размягчило затвердевшую было почву под их ногами, поколебало. И следователь, используя эту вибрацию, умело и упорно привел их к тому, что они сами вспоминали содержание документов и обстоятельства, связанные с их составлением. Утонули акты ревизий, но оставались копии, они были найдены и изъяты. Утонули счета, но люди, которые их фабриковали и подписывали, были живы, как и те, кто получал по ним деньги. Проводились новые замеры произведенных работ, определялся их объем, оценивалась и суммировалась стоимость сработанного. Итоги сравнивались с выплаченными суммами, а они были известны. И наружу выплывали разрывы. Они требовали объяснений. И тот, кто получил лишние деньги и отдавал часть дельцам, не хотел всё брать на себя и вынужден был давать правдивые показания.
Следователь Мамай изучил характер каждого члена бригады, его сильные и слабые стороны. Нащупав мельчайшую слабинку, цеплялся за нее стальным крючком. И тянул. Осторожно, как стеклодувы тонкие прозрачные нити, ломая только в нужном месте. Иногда же уверенный, что крючок не сорвется, рвал с силой, не испытывая жалости, хотя по натуре он человек добрый. Очень уж необычное было дело.
Мамай был объективным исследователем, предельно спокойным и терпеливым. Но ухмылки обвиняемых выносить было тяжко. Словно камни летели в память погибших. Превозмогая себя, он обращал вспышки гнева в «стоп-сигналы». Спокойствие делало его еще сильнее. И поединок с преступниками, казалось, продолжал схватку на реке.
Он уже не доверял бумаге, записывал показания на магнитофон. И если кто-то отказывался от своих же слов, юлил, упирался, следователь включал магнитофон и предлагал вспомнить. От своего голоса не открестишься.
Стена дрогнула, поддалась, отвалился один кирпич, второй. Да и совесть, видно, еще у ребят оставалась. Не тунеядцы, основа рабочая. И остались где-то семьи, скучали по ним, хотелось домой, а не в другие места. И дети, которым грозила безотцовщина. И уличали на очных ставках Вшивкова и Ворохова.
Но обвиняемые твердили свое:
— Слышали... И музыку вашу слышали на лентах... Вы документы предъявите, которые мы подписывали.
Часть из документов Вшивков успел изорвать еще до начала следствия. Они не только отбивались, переходили в контратаки.
...На двадцатый день офицер в зеленой фуражке положил на стол перед следователем тяжелый, сырой чемодан.
— Нашли ребята, — сказал офицер весело. — Водолазы все дно облазили, но нашли. Получайте... Интересно, что осталось от содержимого. Мы не вскрывали. Побоялись.
Не веря своим глазам, Мамай бросился к чемодану. Осторожно открыл его и увидел спрессованные, сырые листы бумаги.
— Мокрое дело, — невесело пошутил он.
Вооружившись пинцетом и терпением, Мамай бережно, как манускрипты, отнимал листок от листка. Раскладывал. Подсушивал. Подклеивал...
Смешались красители, слились буквы, цифры, подписи.
Пригласили экспертов. Их работу по восстановлению спасенных документов уголовного дела можно было сравнить с реставрацией исторических рукописей... Новейшая криминалистическая техника это позволяет.
— Прошу ознакомиться, — сказал следователь Мамай и положил перед обвиняемыми восстановленные страницы.
Не пропал труд капитана Старовойтова и лейтенанта Рогозина. Реставрированные документы и новые, которые продублировал и собрал майор Мамай, соединились в прочную цепь неопровержимых улик.
Сползали ухмылки, обнажилась растерянность, наглость обернулась страхом.
Закончилось следствие. Дело пошло в суд. И приговор был суровым.
Счастливый билет