...Тогда оба — он и Красин — выезжали к дому Бондаря. Получив тревожное сообщение, начальник райотдела, направляя оперативную группу, вызвал Красина.
— Поезжай и ты. Примешь участие в осмотре. Не забудь фотоаппарат.
Начальник, конечно, знал, что этот случай придется расследовать не Красину. Законом установлено, какие преступления должны расследоваться прокуратурой, какие следователями органов внутренних дел. Подобное разделение называется подследственностью. В данном случае были признаки убийства, а убийство положено расследовать прокуратуре.
Для небольшого городка — происшествие чрезвычайное. «Неплохо будет, если на осмотр происшествия поедут двое», — решил тогда начальник райотдела. Следователи вместе все обошли, оглядели. Двор Бондаря, соседский участок, улицу, особенно место, где упал потерпевший. Человека-то уже увезли в больницу... Следы вокруг неровные, дерганые. Словно до приезда оперативной группы где-то совсем рядом заливалась гармошка, а двое плясали под нее, неумело, не в такт, но очень живо. Плясали недолго. Один, оборвав топтание, ушел торопливо — следы его нечеткие, сбитые... А другой... два последних, тяжелых отпечатка каблуков и... нет больше следов.
Один ходил и щелкал затвором фотоаппарата. Пленки не жалел. Все отснял. Место происшествия предстало в разных ракурсах. А потом перешел к дальним планам: тропа, которая уходила от дома, самый дом Бондаря: общий вид, отдельные детали, крыльцо, окна, дверь. И мелким и крупным планом. Его коллега заносил заметки в блокнотик, потом писал протокол. Обстоятельно, не упуская ни одной детали, ни одной маломальской подробности. Если бы он так и дальше вел следствие. Но, заручившись признанием Бондаря, успокоился. Лом изъяли, на железе четкие отпечатки пальцев, кровь потерпевшего. Кажется, все доказательства налицо. И дело представлялось сбитым прочно. А когда получил от товарища фотографии, посмотрел и куда-то положил.
Разыскивая негативы, Красин аж кряхтел от досады. «Как же он так? Не приобщил фотографии».
— Встать! Суд идет! — объявил секретарь.
Судьи прошли за свой длинный, массивный стол. Сели.
Над головой председательствующего всем хорошо виден резной герб республики.
Сел за свой столик адвокат. Что-то вспомнил, почеркал карандашиком на полях исписанной бумаги, откинулся, вытянув руки вперед.
Уселся подсудимый. Прошло более суток, а у него все тот же независимый вид. Сел, огляделся с подчеркнутой уверенностью в своей правоте.
Прокурор, кажется, собрался тоже сесть, но как только судья объявил заседание продолженным, выпрямился во весь рост, будто спружинил, и заявил:
— Прошу суд осмотреть и приобщить к делу в качестве вещественных доказательств... — И, выйдя из-за своего столика, положил перед судьями пакет, а рядом поставил два блестящих черных цилиндрика. Закончил ходатайство словами: — Фотографии места происшествия и пленку-негатив, с которой они напечатаны. Она сохранилась.
Судьи разобрали снимки. А прокурор пояснил:
— Как вы видите, на них запечатлена и та самая злополучная дверь.
Все в зале волной подались вперед, некоторые с мест привстали. Один Бондарь назад отпрянул.
Судья, разложив веером фотографии перед заседателями и адвокатами, попросил и подсудимого подойти на них взглянуть.
Бондарь взял со стола снимок, словно взялся за раскаленную железку.
— Ваша дверь? — спросил прокурор.
— Моя... — хрипло, без прежнего металлического оттенка в голосе ответил подсудимый.
— Где же на ней разрубы?
— ...
— Вы видите разрубы? — повторил вопрос прокурора судья.
— Нет...
— Когда же они успели появиться? — не отступал прокурор.
— ...
Молчание — не лучший ответ. Но судья не торопил. Не неволил. Он посмотрел поверх Бондаря в зал и спросил, здесь ли понятые. Они находились среди опрошенных свидетелей.
— Прошу и вас подойти, — пригласил судья понятых и протянул им фотографии.
На снимках было изображено то, что они сами на осмотре видели: дверь без единой зарубки, чистая. Один из понятых даже попал в поле зрения объектива и очень хорошо получился — хоть дари на память.
— Помню. Не было зарубов, — ответил понятой. Лицо у него стало пунцовым от стыда.
— Что верно, то верно: чистая была дверь, — сказал другой.
Судья погасил вспышку смеха в зале, укоризненно постучав карандашом, и спросил:
— Точно, хорошо помните?
И опять почти в слово, хотя и поврозь:
— Хорошо... Родные Бондаря упросили: скажите на суде, что ничего, мол, не помните.