А вскоре его уже никто не держал. Он брел сам по себе. И волен был идти любой дорогой...
На четвертом обыске
— Папа, а у преступников есть дети?
— Есть, сынок...
Сначала он прижался лицом к решетке перил. И в причудливых завитках чугуна проглянула тугая щека, над щекой заблестел глаз. Но на ближней лестничной площадке уже никого не оказалось. Только где-то внизу удалялись шаги. И среди них — шаги отца.
Тогда, цепляясь за решетку, он встал на носки, подтянулся, и из-за перил показалась пушистая макушка. Наступив ногой на перекладину, мальчуган все же поднялся над перилами и, рискуя свалиться в бездну, перегнулся, почти свесился. Группа людей заворачивала уже на второй этаж. Разглядев отца, мальчик закричал:
— Папочка! Папочка! Ты скоро придешь?!
Но отец не ответил. Даже не повернул головы. Будто не слышал. Теперь мальчик видел лишь его затылок и плечи. Отец уходил.
Малыш снова закричал. Звонко, на все шесть этажей. Казалось, крик, ударившись о заплеванный пол подъезда, полетел вверх и забился о грязные, битые стекла потолка (такие потолки еще сохранились в старинных домах). Чистый крик ребенка. Но крик без слез и отчаяния. Мальчик всего лишь требовал ответа, когда вернется отец.
А тот и сам не знал, когда. Во всяком случае, не вечером. И не завтра. И не через месяц. Да и не в ближайшие годы.
Тремя ступеньками выше спускался следователь. И в его уши бился этот вопрос. Но и он не назвал бы точно срок разлуки.
И не в этом незнании заключалась тягость молчания. А в том, что взрослые мерили годами, малыш же — часами. Он и спрашивал о часах. В этом разрыве понятий и была трагедия.
Постичь ли пятилетнему значение преступления, следствия, суда? Необходимость наказания? Как уяснить, что отец не только не может, но и не должен вернуться сегодня вечером? И завтра. И через месяц. Даже в ближайшие годы.
Пока мальчика кольнула только обида. Отец не ответил ему. За что же он рассердился? Разве сын не сделал так, как ему приказали? А если нет, то почему не подсказали? Ни папа, ни бабушка. Оба промолчали, отвернулись, когда к нему подошел тот высокий... следователь... Что значит «следователь»? И почему им подчинялись все? Даже папа. Они вели себя, как хозяева, что было крайне необычно. Без спроса брали любые вещи, а посмотрев, даже клали не туда, где взяли. Сам он ничего из вещей взрослых не брал без спроса...
Хлопнула дверь. Теперь на лестнице осталась только тишина. Да ребенок. На самой верхней площадке...
Случалось, отец подвозил Сережу из садика на служебной машине. А сам — дальше, на задание. Конечно, мальчик занимал место рядом с водителем. И тот не для быстроты, а ради соседа изредка включал сирену. Она выла на всю улицу. Расступались машины. Разбегались пешеходы. А малыш, сжав губы, гордо сидел столбиком, смотрел вперед немигающим взглядом и всем своим пятилетним существом старался скрыть счастье. Хлопнув дверцей, он один шагал через двор к своему подъезду. Сам ростом с колесо машины.
...В тот день мы провели семь обысков. В эту квартиру вошли днем, когда бабушка только что привела внука с прогулки и раздевала.
В коридоре стало людно. Мальчик сразу пробился к отцу сквозь толпу, пополз по нему и, крепко обвив руками его шею, угнездился наверху. «Любит отца», — подумал я. Тогда я еще не знал, что, кроме любви, была и тоска. В последнее время отец не часто заглядывал сюда. В семье начинался разлад.
Следователей мальчик принял за знакомых отца. И вежливо сказал сверху:
— Здравствуйте.
— Здравствуй, — ответил я за всех.
Отец бережно, но быстро расцепил руки сына, опустил его на пол и предупредил тещу:
— Они ко мне. С обыском.
Женщина не выразила явной растерянности, не ахнула, не всплеснула руками, хотя визит следователей был неожиданным. Во всяком случае, так казалось нам. Не всякий делится с близкими сокровенными тайнами, тем более преступными. И самому спокойнее. И людей щадит. Но живущие рядом если не догадываются, то предчувствуют что-то. Как растения или птицы — непогоду. В каждом из нас есть такой барометр. Сколько раз восклицают перед следователем: «Кто бы мог подумать? Ни за что не поверю!» Оглянись, вспомни, подумай — поверишь.
И лишь детей такая неожиданность бьет наотмашь. Но боль от удара наступает не сразу. Боль будет приходить постепенно, нарастая. И только с годами ребенок поймет, откуда она.