Мы встали и предложили подозреваемому одеться. Он оделся. Попросил тещу что-то передать жене. Наклонился к сыну. Прижал и поцеловал. И первым вышел из квартиры.
И округлившиеся светлые отцовские глаза мальчугана стали темнеть вопросом...
Но ему лишь будут читать отрывки писем из бесконечно долгой «командировки». И будет таять память о колючей, для него — самой доброй щеке.
...Мы вышли на улицу. Водитель разогревал мотор. Наверное, голубей вернули в загон. В ушах еще плескался крик малыша с самой верхней лестничной площадки...
Нам предстояло еще три обыска.
Спаситель
Сидеть бы ей да сидеть. От звонка до звонка, как говорят в ее окружении. Но всякий раз выходила за ворота колонии задолго до окончания срока.
Помогали не адвокаты с жалобами от ее имени. Не добросовестная работа — нормы выполняла спустя рукава. Не примерное поведение — за нарушение режима не раз попадала в штрафной изолятор. Она ничем не заслужила этой гуманной меры условно-досрочного освобождения. На волю помогал ей выходить Васька.
Не соучастник совершенных ею преступлений. Соучастники плевали на нее «с высокой колокольни», хотя она их не выдавала никогда. За каждого билась с «начальниками» — оперативниками и следователями до последней крошки совести. Даже когда они и «попадались» первыми и тянули ее за собой. Она не узнавала их при опознаниях личности, хотя, доведись, разыскала бы в толпе. Она отпиралась на очных ставках, нагло заявляя следователю, что сидящий перед ней человек себя оговаривает и ее топит. Когда же припирали доказательствами и врать уже не имело смысла, всю вину брала на себя.
Его она не скрывала от «начальников». Он значился во всех документах. Анкетах, протоколах, жалобах. И конечно, в обоснованиях каждого досрочного освобождения.
На волю ее выпускал Васька. Сынок. Освободитель.
В самый первый раз вывел, когда еще и сам-то ходить не умел, лежал на ее руках. В пеленках, казенном одеяльце и собранных подружками платках. Нехитром приданом колонии.
Он там и родился. Но первые шаги сделал на воле.
Никто их не заметил, его первых шагов. Кроме кошки. Вчера еще ползал по холодному, грязному полу. От печки к лавке, от чугуна к ведру. А сегодня взял и шагнул.
Впереди не ждали теплые, надежные руки. Зовущие. Готовые вовремя предупредить падение, подхватить, не дать разбиться. Васька таких рук не знал. Мать, угодя под очередное следствие, сплавила его своей сестре. А та не дома сидела, работала и, уходя, оставляла на кошку. Верную няньку. Свои ребятишки уже ходили в школу.
Шагнул. Еще шагнул. И упал.
Он заплакал не громко. Не умел громко плакать, впадать в рев, как другие. Которые не столько слезами, сколько щедрым криком берут свое. Он знал: заревет — еще добавят. Отучили.
Подошла кошка. Мягкое, теплое, пушистое, живое существо. Потерлась боком, помяукала.
...Его привезли в час, когда в детских садах разгораются самые веселые игры, когда в театрах для юных зрителей поднимают занавес, а матери кричат с балконов детишкам, что скоро обед. Привезли в детское учреждение, предназначенное для приема, отбора и дальнейшего определения маленьких бродяжек, правонарушителей и просто одиноких детей, у которых нет родных.
Учреждение это располагалось в бывшем монастыре. И трудно было представить, что за тяжелыми крепостными стенами бегают ребятишки. Играют, смеются и, насколько допустимо в учреждениях такого рода, шалят. Между тем их там совсем недурно кормят, купают, настойчиво учат грамоте и даже позволяют пошалить. Но, как и в любом самом светлом и радостном, мудро устроенном учреждении для детей, ничто не в состоянии заменить родительскую ласку.
В приемной сидел следователь. Он прибыл забрать на допрос разбитного подростка, достаточно взрослого, чтобы отвечать за свои поступки перед законом. Этот парень участвовал в серии дерзких и весьма квалифицированных квартирных краж. И несмотря на возраст, являлся главарем довольно опасной шайки совершеннолетних.
Следователя не мучила мысль о несоответствии архитектуры учреждения его назначению. Он думал о первой встрече с подследственным, о том, как лучше вступить с ним в нужный контакт. Он знал, что парень, за которым он приехал, заткнет за пояс любого взрослого и уж за себя-то постоит.
Отворилась дверь с улицы, и в приемную вошли двое: мальчик лет пяти и нестарая женщина. Мальчик то ли споткнулся, то ли его сильно подтолкнули — он как-то сразу подался вперед. Но тут же отпрянул. И прижался спиной к женщине. И с этого момента все внимание следователя приковалось к ребенку.