— Так чего же ты хочешь?! — вскричал он.
Иным людям очень необходимы встряски, разлуки и прочее для полного уяснения истинности чувств, ценности отношений. Но сейчас речь уже не шла о каких-то чувствах. С чувствами было покопчено раз и навсегда. Они спустились до ступеньки «элементарной порядочности». Но поскользнулись на ней.
А она-то считала его стеной. Опорой. Сильным мужчиной. Любитель горных лыж и лихой езды на автомобиле, туристских походов в сибирскую глушь, охотник и спиннингист, кино- и фотоумелец. Мастер на всё. Сейчас он линял, как плохоокрашенный забор под дождем.
— Но ты же обещал... Ты же говорил, что, если это произойдет, ты сделаешь все... Вывернемся...
Он молчал, убирая глаза.
Надежда резко поднялась, прошла в комнату и встала в центре. Огляделась. Будто пришла по обмену жилплощади.
— Кроме вот этих голых девиц и прочей чепухи, — сказала она, поведя пальцем, — тут все наполовину мое. Ты знаешь это. И там, у подъезда, машина. Такая же твоя, как и моя. И это ты знаешь.
Говорила и смотрела в упор. И его глаза, голубые, под рыжими кустиками бровей, густели смесью страха и злобы. Губы ее дрогнули.
— Да, да! Всё — на ту самую валюту!.. Которую я крала!.. Ради тебя... Толечка. — И поправилась, для объективности: — Ради нас.
— Стерва, — прошелестел он губами.
Надежда ухмыльнулась.
— Не обижаюсь. — И после паузы, которой стерла ухмылку: — Сейчас на другой квартире милиция обыскивает дочь. Вместо матери. А мать здесь. Как последняя шлюха. И вдобавок — воровка...
Она замолчала. Потому что он ударил ее. Ударил еще раз. И замахнулся в третий...
С «сильными» мужчинами нельзя так разговаривать.
Вернулся участковый. Наташе объяснили, что у них произведут обыск. Дали прочитать постановление. И попросили расписаться в нем за мать. Она читала, но слова плыли, не объясняя, туманя: «...хищении... ценности... вклады... на основании изложенного...»
Инспектор не обнаружил ценностей и сберкнижек. Только записи, адреса. Шкатулку, в которой лежали деньги на текущие расходы, она подала сама.
— Здесь рублей пятнадцать-двадцать.
Сверху лежали три пятерки и мелочь. Но под ними оказался конверт. Инспектор вынул из конверта деньги. Триста рублей. И записку: «Наташенька, береги себя. Оставляю на расходы 300 р. Трать экономней. За меня не беспокойся. Все обойдется».
— Предельно лаконично. И крайне легкомысленно, — усмехнулся инспектор. Подумав, добавил: — Ладно, бери. Жить ведь надо на что-то.
И вернул Наташе деньги. А записку изъял.
Теперь она окончательно убедилась, что мать обвиняют в каком-то преступлении и потому она скрылась. А раз скрылась — значит, виновата. Но можно ли поверить, что ее мама — преступница? Однако же эти люди верят. Было стыдно. И в то же время острая жалость и действительное беспокойство за мать наполняли тревогой. Все нежданно. Дико. Больно. На Наташу обрушился камнепад. Не на горной тропе, а в чистом поле.
— Кроме матери, у вас есть кто-нибудь из родных? — спросил инспектор.
— Есть. Бабушка.
— Где она?
— Сейчас в больнице. Но она скоро выйдет.
— Она живет с вами?
— Нет, у нее своя комната. В другом районе.
— Тебе надо жить с ней. Обязательно, — сказал инспектор. — Ты не должна оставаться одна.
Наташа кивнула головой в знак согласия. И все же не понимала, почему не может одна. Хотя бы до того времени, когда вернется мать. Она прекрасно может обслужить себя. Умеет готовить. Стирать. Делать все необходимое.
Случалось, оставалась и одна, довольно надолго. Когда мать уезжала в командировки. Но приходили письма и был известен срок возвращения. Разлука без одиночества. И радостные встречи.
Они всегда жили только вдвоем. С тех пор как умер отец. От редкой в его возрасте тяжелой болезни. Девочка отца помнила смутно, но бабушка рассказывала о нем. Она любила Наташу, а с невесткой у нее почему-то не сложились отношения. Бабушка получала хорошую пенсию и очень гордилась и дорожила своей независимостью. Она отличалась суровым нравом. Имея на все свое особое мнение, готова была всякий раз его отстоять. Видимо, эта готовность и не сближала. Вместе с тем они встречались сравнительно часто, приходили в гости. И всегда что-нибудь приносили, подчеркивая равенство.
В тот памятный день столкновения Наташи с преступлением инспектор, как и она, был одинок в решении множества вопросов, нагроможденных и преступлением матери, и ее безрассудным шагом. Да и безрассудным ли?
Не исключался и расчет. Убийца, например, скрываясь от преступления, уверен, что милиционер сначала бросится к потерпевшему. Чтобы помочь ему. А преступник, мало заботясь о жертве, старается выиграть время.