И сейчас получилось, что эта женщина самый большой ущерб нанесла не учреждению, где работала и где воровала, а дочери.
Инспектор привык иметь дело с расхитителями и спекулянтами, он хорошо разбирался в накладных, актах ревизий, сообщениях помогавших ему людей. И был далек от вопросов, которыми занимаются инспекции по делам несовершеннолетних. Он не был сентиментален и радовался искренне, когда накрывал расхитителей ими же сплетенной сетью. Справедливо полагая, что таким людям место за решеткой. Но сейчас, когда требовалось прежде всего искать преступницу, мысли инспектора были заняты ее дочерью. Потому что он считал своим долгом не только раскрывать преступления, а и уберегать от них других, особенно детей. И вот эту, оставленную матерью девочку.
«Хорошо хоть обнаружилась бабка, — подумал инспектор, — детдом отпадает. Но надо обязательно сообщить в школу».
— Прошу вас, — сказала Наташа, словно угадав, — не сообщайте в школу. Знаете, что будет?!
В подобных ситуациях беззащитен и взрослый. Каково же подростку с его непосредственностью, воображением, возбудимостью. Одно злое слово, насмешка — и обида может обратиться в роковое решение. А улица? Она грозна не только автомашинами.
Инспектор отпустил понятых. Еще раньше ушел участковый принимать меры к розыску. Инспектор сел напротив Наташи. Искал решение. Думал.
Читала ли она его мысли? Трудно сказать. Но она почувствовала доброту и поверила в нее, и поняла, что не совсем одинока, раз даже человек, сделавший все, чтобы разоблачить мать, тревожится за ее дочь. И все поняла, что если сорвется, натворит что-нибудь, то в первую очередь это отзовется на нем. Наверное, есть же какие-то правила на данный случай, и нарушение их недопустимо. Нет, подвести этого человека никак нельзя, подло. Понимала прямолинейно, по-ребячьи, без расчета и уловок, а оттого более верно, чем взрослые.
— Я не подведу вас, — сказала твердо Наташа.
— Это — не главное, — сказал инспектор. — Я ведь боюсь за тебя.
— Не бойтесь, все будет хорошо. Честное слово... А в школе я сама расскажу.
...Ударил и испугался. Жестокость слабого, трусливого человека, которому до этого приходилось бить физически более слабых. Нанесут удар и ждут со страхом ответного, последствий. А пронесет, опять за то же.
Но сейчас случай особый. Нельзя дать уйти. Хотя в душе готов был послать ее куда подальше. Даже на тот свет. «Слава богу, обо мне даже дочь ее не знает».
Но Надежда не ушла. Снесла удар, лишь отвернулась и встала лицом к балкону, сжимая ладонями виски.
Анатолий живо оделся и, насвистывая веселый мотивчик, боролся перед зеркалом с галстуком. Надежда не видела, как дрожали его руки. Опять был прежним, уверенным в себе, плюющим на разоблачение. Да и в чем его вина? Ведь лично он не запускал руку в государственный карман. А то, что получил от нее деньги на квартиру и машину, — это еще надо доказать, свидетелей не было. Оба думали так.
— Ну, успокоилась? — спросил ласковым тоном. — Сейчас сварю кофе. Может, коньячку хлебнешь, взбодришься?
Она отрицательно покачала головой... Он взглянул на часы. «Если бы следили, уже бы нагрянули. Значит, хвост за собой не привела». И сказал еще бодрее:
— Позавтракаем!
— Я не хочу есть.
— Хочешь.
Она узнавала его. Она всегда опасалась наглых мужчин. А он зацепил именно этим. И когда прорвался в ее замкнутую жизнь, отдала все, что накопила за годы. А он загребал с той же хваткой, с какой взбирался на лыжах в гору или продирался к подстреленной дичи. Сначала ее чувства, потом нечто пореальнее. Боязнь потерять его оказалась сильнее других страхов.
...Они спустились вниз и вышли из подъезда. Озираясь, он сел в машину, сначала усадив ее. Как назло, «Москвич» завелся не сразу — остыл.
Когда уже мчались пригородом, он несколько раз порывался свернуть вправо, к лесу, но сдерживал себя. «Поздно, — думал, холодея от шальной мысли, — не заманить, не поверит ни в какой предлог». И гнал дальше.
Они ехали в другой город. Улетать из своего посчитали опасным, а вдруг все перекрыто.
Он взял ей билет и дал адрес знакомого. Велел ждать и молчать, ожидая его письма, приказа на дальнейшее.
— Деньги будут. Я достану, — сказал твердо. — Сам привезу. Сиди и не рыпайся. Тебя устроят.
А сам думал: «Дожидайся. Обзаведусь справками и показаниями друзей-приятелей, что на свои да в долг приобрел. Тогда являйся хоть с повинной».