Он достал из портфеля бумагу и передал мужу.
— Прочтите и распишитесь.
Она смотрела на мужа, и ее поразило спокойствие, с каким он небрежно взял листок, взглянул мельком и подписался.
— Что это значит, Боря?!
— Потом объясню, — буркнул. Она рывком схватила бумагу и прочитала.
Так она узнала, что ее муж — вор. Квартирный, квалифицированный, со стажем, уже судимый. В постановлении его, конечно, не награждали этим позорным титулом, но юридический язык достаточно понятен. Для нее же гладкая речь документа вылилась в одно короткое и мерзкое слово. Нервно потерла плечи, будто и на них поставили клеймо.
Она сидела, опустив голову, словно опаленная. Не утаи он прошлое, раскройся, покайся, разжалобь, наконец, может, что-то поняла бы юным, доверчивым сердцем. Может, нашла бы и прощение. Так не случилось.
— Ваша кофточка? — спросил из-за плеча, роясь в шкафу, молодой мужчина.
— Моя, — ответила она, взглянув без интереса.
— Когда и где купили? — он смотрел ей в лицо.
— Покупала не я. Подарил муж.
— К свадьбе?
— Да, к свадьбе! — ответила она с вызовом, порозовев.
— Хорош подарочек!
Она поняла, откуда эта красивая, с блестками кофточка. Это добило. И сорвалась, зашлась плачем. Не теми слезами, какими плачут девочки в восемнадцать, — по-бабьи завыла, в голос.
Так и ушел он — руки назад — без объяснений. На суде не было у нее права вопросы задавать. Когда же прокурор спросил, наконец, как пошел на преступление, собираясь строить новую, семейную жизнь, он ответил:
— Я и пошел ради свадьбы.
— Как так? — не понял прокурор.
— Деньги нужны были... Чтоб всё, как у людей...
В зале засмеялись. У нее же это откровение отдалось стыдом и брезгливостью. Опять ей пришлось стоять с ним вместе на людях. Но в первый раз — на бракосочетании, под музыку, под напутствия старших, поздравления подруг. Теперь же — под вопросами судей, прокурора, адвоката.
Он крал не только ради своего черного костюма и ее белого свадебного платья, не ради веселого застолья, на котором были почти одни ее подруги, а его редкие приятели вначале сидели ежась, словно попали не туда, зато потом резвились вовсю. Он крал и раньше, и после свадьбы. На суде открылась его «сверхурочная работа». А она и в мыслях не держала такое.
Вернулась домой. Обвела взглядом комнату. Наткнулась на фату. Белоснежная, прозрачная, но и она показалась ей заляпанной грязью.
Не сняла, а сорвала и сожгла. И в груди был пепел. Не остывал, жег, выходя горючими слезами.
Спасал сынишка. С его рождением свалилась куча забот. При всех трудностях с ними дети, пожалуй, единственное спасение. И все равно жила, как механическая кукла. Упорно, как с вечера будильник, заводила себя на весь день — для ухода за ребенком, работы, разговоров с людьми. Первое время она могла говорить только с сыном, но чем, кроме плача да агуканья, он мог ей ответить?
Громадный срок не воспринимался сознанием, в то же время он был и требовал, чтобы его одолели. И тот, кому отбывать. И тот, кому ждать. Но как, каким образом, она этого не знала. И становилось призрачным все: и отрезанное прошлое, и туманное будущее.
На свидании в тюрьме — оно запомнилось тяжким сном — он попросил ждать. «Если сможешь. Ведь никто весь срок не сидит. Может, амнистия выйдет. Да и десятка — не бесконечность».
Но ее верность была не ему, а тому, что осталось еще в ней незапятнанным. И сыну. Стоило кому-нибудь коснуться ее скользкой шуткой, намеком или откровенным предложением, она, как еж, выбрасывала иглы. Будто не ее, а сына хотели коснуться. Долго была одна.
Однажды она задержалась на работе и опаздывала в садик за сыном. Стала ловить такси. Подъехала машина, шофер открыл дверку, и она села. Когда назвала маршрут и машина пошла, заметила, что нет счетчика.
— Где же ваш счетчик?
— Не успел поставить, — ответил водитель и засмеялся, открыв ровные белые зубы. — Да вы и не в такси.
— Ничего не понимаю.
— Вижу, торопитесь, ну и решил подвезти, — пояснил, уловив ее смущение. — Не бойтесь, много не возьму.
И снова засмеялся белозубо, показав смуглое лицо с синими глазами в пушистых ресницах. «Красив», — не могла не оценить и оказала с вызовом:
— А с меня много и не получишь.
— Согласен на всё, — он улыбнулся, но потом за всю дорогу не проронил ни слова. Когда подвез к садику и она хотела достать деньги, решительно и мягко положил руку на сумочку и сказал:
— Не стоит.
Она поблагодарила.
— Вас подождать?
— Нет, — улыбнулась она. — Спасибо.