Григорьев-старший, увидев запись, сделанную сыном, лишь зубами заскрипел. Вынул свою авторучку, словно не доверял той, которая лежала на столе, и подписал свои показания.
— Можно идти? — спросил, будто опять куда-то торопился.
— А как же ваш сын? — ответил следователь вопросом на вопрос. — Останется здесь, вместо вас? Заложником?
— Оставляйте меня за него, — сказал Григорьев-старший. Его глаза выдали страх.
— За него вам не придется. А вот за себя — это мы еще будем решать, — сказал следователь. — Подождите в коридоре.
Юрий повернулся на стуле и смотрел на уходящего отца, ожидая, что тот дрогнет, вернется и, рассказав правду, такую уже теперь нетрудную, не новую, уведет его отсюда. Но отец не вернулся. Лишь перед самой дверью произнес:
— Завтра мать принесет тебе передачу.
Сказал, как приговорил.
— Такие дела, Юра, — сказал следователь.
— Что же мне теперь будет? — спросил Юрий взволнованно. — Неужели вы мне не верите?
— Я верю тебе, — сказал следователь. — Но что будет с тобой, это теперь зависит только от тебя.
Юрия Григорьева в первую очередь, конечно, волновало, арестуют ли его, привлекут ли к уголовной ответственности. Он хотел знать это. Но следователя волновало другое. Он думал о том, что будет с парнем, когда он выйдет на улицу и пойдет домой. К кому он пойдет, в чьи руки, под чье влияние. Семья — не опора. Отец — не друг, а почти враг. Он представил себе, как Юрий откроет дверь, неожиданно для матери и для отца войдет в комнату и никого не обрадует своим приходом. Отец поймет, что отпустили за показания на него. А матери какая радость от такого решения? Отец скажет: «Вернулся. Отпустили. Поверили. За отцом пришел. Свято место пусто не бывает». Закричит, упрекая в неблагодарности, закорит предательством, а потом начнет учить, как отказаться от правды, как снова обманывать следствие. Дело-то еще не закончено, все еще можно исправить. Спастись. И следователь думал: «Как помочь парню? Чем поддержать его, чтобы не сдался, выстоял?..»
— Иди домой, Григорьев, — сказал следователь просто.
— Отпускаете? — в глазах у парня мелькнуло недоверие, но тут же сменилось радостью.
— Отпускаю. Иди, Юра.
Но когда Юрий поверил, что его действительно отпускают, нахмурил брови. Теперь он думал о том же, что и следователь.
— А как же с отцом? — спросил он.
— Этот вопрос мы уж как-нибудь сами решим, — ответил следователь. — А ты иди и не бойся. Теперь тебе очень важно научиться отличать истинных друзей от ложных. Понимать, с чем идут к тебе, что предлагают, что требуют, что хотят. Но прежде всего ты сам будь стойким и порядочным человеком.
Юрий слушал внимательно, серьезно. Следователь видел это и чувствовал, что слова его ложатся на добрую почву, примутся. Но он понимал, что молодой человек ждал большего — решения дальнейшей судьбы его отца. «Иди и не бойся...» За кого? Разве только за себя... Но сейчас следователь не мог дать точного ответа.
— Ты читал про Павлика Морозова? — спросил он Юрия, вспомнив героя своего детства, ставшего почти легендой.
— Слыхал, но не читал, — ответил Юрий. — Есть клуб такой на Красной Пресне.
— Он, конечно, был моложе тебя, мальчик еще. Но он может служить примером и для взрослых. Нас с твоим отцом на примерах таких героев воспитывали. Война — это гибель людей. Но, знаешь, и школа для настоящих мужчин. Не поверю, чтобы твой отец ничего не вынес из нее, кроме горя и страха смерти. Я ведь тоже был на фронте, семнадцати лет пошел... Ты эту книгу прочти. Под этим условием тебя отпускаю.
— Обязательно прочту, — сказал Юрий.
— А на работу придешь, расскажи обо всей этой истории секретарю комитета комсомола.
— Я не комсомолец.
— Ничего. Он подскажет, что делать, он знает. И я ему позвоню, встречусь с ним.
— Значит, на работе узнают?
— Не все. Всем не обязательно. А кому надо, тот должен знать, чтобы помочь тебе. Но помни, прежде всего — ты сам.
Наступала ночь, когда Юрий Григорьев выходил из здания управления.
Снова в кабинете следователя Григорьев-старший.
Где сейчас находился его сын, он не знал. Следователь вывел парня так, что он не встретился с отцом.
Но войдя в кабинет и не увидев сына, Григорьев не спросил о нем, не проявил интереса. Хотя Юрия могли уже отправить в камеру. «Дикое, удивительное безразличие», — подумал следователь.
— Вот что, Григорьев, — сказал он. — Не надейтесь на свои показания. Я выделю эпизод с пистолетом из дела и займусь им отдельно. Это, во-первых, для того, чтобы меня не поджимали сроки. А во-вторых, я по архивам установлю всех ваших сослуживцев по воинской части и разыщу их. И они скажут мне, каким образом попал к вам этот «вальтер». Они вспомнят и скажут. А теперь можете идти и ждать вызова. Ждите его, Григорьев, он будет.