В то время, когда профессор Льенар с Кэти делали операцию Сазону, Константин сидел в своем кабинете и силился вспомнить, где он видел профессора Льенара. И вдруг откуда-то в его сознании всплыли образы старика букиниста Льенара и его сына Шарля, передавшего ему сувенир для профессора Мушкетова.
— Да, это он, — сказал Константин, и ему стало стыдно, что он тогда обманул Шарля, не передав его подарка Аристарху Федоровичу.
XIII
Прошло более месяца с тех пор, как профессор Шарль Льенар сделал операцию Меркулову. Натура у казака была живучая, и он стал поправляться. За ним все трогательно ухаживали, кормили, принося ему вкусные вещи. Но особенно добрые отношения сложились у него с Кэти. Наверное, потому, что она говорила с ним на родном русском языке.
— Хорошая ты, Катя, — говорил ей Меркулов. — Красивая, характер спокойный, не задира. Вот только зря твои родители уехали из России. Чего они испугались? Ай твой родитель какой генерал был либо князь?..
— Нет, — уклончиво отвечала девушка. — Я не знаю, почему они уехали.
— Ну, это их дело.
Между прочим, Меркулов был прав. Кэти очень красивая девушка. Грациозная, прекрасно сложенная, с прелестным одухотворенным лицом, она всех обворожила в салоне. Все молодые художники (а порой и старые) были влюблены в нее…
Как-то так получилось, что директора салона, в котором его приютили и вылечили, Сазон Меркулов до сих пор еще не видел. Со слов Кэти он знал, что директор этот русский, в прошлом белогвардеец, поддерживает патриотическое движение французского народа и сочувствует борьбе советского народа с гитлеровцами и что здесь, в студии, он, Сазон, находится по его разрешению.
Это немало удивляло Меркулова. Белогвардейцев он всегда считал негодяями, врагами социалистической Родины и всего советского народа, а тут вдруг нашелся среди них такой, который приютил его, израненного, дал возможность вылечиться… Ведь разве он, этот директор, не знает, какой опасности он подвергает себя, делая это?.. Гитлеровцы могут расстрелять его за укрывательство бежавшего из концлагеря советского военнопленного, вдобавок франтирера.
Когда Меркулов стал подниматься с постели, художники и сотрудники салона принесли ему обувь, белье, костюм, шляпу… Одевшись в костюм, Сазон бродил по студии, присматриваясь, как работают художники, даже старался помогать им, чем мог: то краски растирал, то на подрамник холст натягивал.
К нему все привыкли, называя его Созен. Меркулов знал, что все люди ведут смертельную борьбу с гитлеровцами. Следовательно, они не только его друзья, но и братья по борьбе с фашизмом…
Сазон так осмелел, что даже при появлении гитлеровцев в студии не прятался. Немцы на него и внимания никакого не обращали, принимая его за служащего салона.
Однажды Меркулов спросил у Кэти:
— Катя, а что это не видать директора салона? Мне хотелось бы поблагодарить его за приют…
— Сейчас он болеет. А вот как выздоровеет и явится, я ему скажу, что вы хотите его повидать…
Кэти выполнила свое обещание. Константин пригласил Меркулова к себе в кабинет. Когда тот вошел и увидел сидевшего за письменным столом Константина, он в изумлении вскрикнул:
— Прохор Васильевич? Товарищ генерал! Неужто, вы? Какими судьбами?..
Не менее Меркулова был поражен и Константин.
— Меркулов! — привскочил он на кресле. — Ты?..
— Я-а, — растерянно протянул Сазон, недоумевая, каким образом тут мог очутиться Прохор Ермаков. Но потом, вглядевшись в лицо Константина и поняв свою ошибку, проговорил: — Извините… Вижу, что я ошибся… Очень уж похожи на нашего станичника Ермакова Прохора Васильевича… Генерал-лейтенант он теперича…
— Вот как свела нас судьба, — глядя на Меркулова, проговорил Константин. — Кто бы мог подумать, что так получится? Как в сказке…
Меркулов внимательно рассматривал Константина.
— Ба! — обрадованно хлопнул Сазон ладонью по своему лбу. — Вспомнил. Это ж вы тогда, в тридцатом году, приезжали к нам в станицу с иностранными газетчиками. И тот раз, помните, когда мы сидели с вами, пили водку, глядел я на вас, да и думал, как вы похожи на моего друга детства Прохора Ермакова…
— Садись, Меркулов, — указал на кресло Константин. — Нам надо, дорогой, объясниться, поговорить начистоту… На Прохора Васильевича я ведь похож потому, что я его брат…
— Как, вы — Константин Васильевич? — удивился Сазон. — Да не может того быть!.. Вы же самоубитый! Я сам читал ваше письмо к родителям лет десять, а то, может, и более тому назад, что вы покончили жизнь свою. С того света, что ли, явились?..