- Сидоровна, - мутно взглянул он на нее. - Налей-ка...
- Пьян будешь, Дубровин, - сказала она строго.
- Не буду. Горе на душе, потому хочу немного залить.
Анна налила ему полстаканчика водки.
Все они - местные руководители - и Незовибатько, и Сазон Меркулов, и Сидоровна испытывали большое смущение от присутствия здесь пьяного Дубровина, от его болтовни с иностранцами. Но как они могли избавиться от него?
- Вот зараз организовался у нас, в станице, колхоз, - выпив водку, обтерев рукавом губы, продолжал Дубровин. - Казаки ринулись в него огулом, потому как деваться некуда, к такой ведь жизни идем, к социализму. Ну, подумал так я это своей дурной головой: что делать? Вступать мне али обождать?.. А чего ж ждать, ведь рано или поздно, а надобно это делать. Хочь и дюже не нравится мне колхозная жизнь...
- Не нравится? - оживляясь, переспросил Шиллер и что-то сказал своим коллегам. Те заскрипели перьями в блокнотах.
- Прямо скажу, не нравится, - повторил Дубровин. - Не по душе мне. Но говорю уж, все едино надобно это. Пришел я вот к этому рыжему олуху, указал он на Сазона, - говорю: примите в колхоз. А он начал кочеврыжиться. Говорит, не примем...
- Не приняли вас в колхоз? - снова спросил Шиллер, многозначительно переглянувшись с немецким корреспондентом. - А почему?
- А потому, видно, что считают меня кулаком.
Незовибатько, кашлянув, сказал:
- Разрешите мне объяснить вам...
- Один момент, - поднял руку Шиллер. - Поговорю сначала с ним, указал он на Дубровина, - а затем с вами.
- Не приняли, - мотнул головой Дубровин. - Обида у меня на них страшная... Потому и стал пить. - И он потянулся к стаканчику. - Налей, Сидоровна...
Анна люто посмотрела на Дубровина, ей хотелось сказать о том, что Дубровин во время хлебозаготовок вместо того, чтобы сдать хлеб государству, высыпал его в колодец. Но зачем сор выносить из своей избы на люди? Скажи об этом иностранцам, так они ж этого не поймут. И рассудят по-своему.
Дубровин, выпив водку, налитую Сидоровной, посидел немного задумавшись, потом встал.
- Вы меня извиняйте, господа иностранные. За ради бога, извиняйте. Я вам наговорил тут такого много поганого, что и самому стыдно стало. Брехал я все. По злобе своей брехал. Простите и вы, товарищи, - посмотрел он на Сазона и Незовибатько. - Не судите зазря... Прощевайте!
XXXV
Константин не спал всю ночь. Дождавшись, когда на взъезжей квартире все угомонились, он под утро встал, оделся и вышел на улицу.
На улице было тихо и пустынно. Луна, как помятая дыня, висела над станицей, рассеивая повсюду тусклый призрачный свет. На окраине станицы хрипло и яростно лаяли собаки.
Константин направился к дому отца. Вот он, старый белостенный дом, в котором Константин родился, провел свое милое детство, забурунное отрочество, да и большую часть юности.
С сердечным замиранием коснулся от щеколды калитки.
"Блудный сын переступает порог отчего дома после долгих лет скитаний на чужбине", - горестно усмехнулся он.
Он открыл калитку и вошел во двор, залитый лунным светом. Из-под сарая, загремев цепью, остервенело глухим басом залаял пес. Убедившись, что собака на привязи, Константин прикрыл калитку. Перейдя через двор, поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
В сенях послышались шаги.
- Кто это? - спросил глуховатый мужской голос.
"Кажется, брат Захар?" - подумал Константин и спросил:
- Ты, Захар?
- Я. А ты кто?
- А вот откроешь - увидишь...
- Ну, а все-таки?
- Да открывай, Захар, открывай, дорогой. Чего боишься?.. Свой я.
- Голос что-то знакомый, а не пойму кто, - пробормотал Захар и, откинув засов, открыл дверь. - Кто это? - всматривался он в Константина. Не угадаю. О! - вдруг вскрикнул он с испугом. - Да неужто ты, Костя?
- Я, родной, я, - срывающимся от волнения голосом промолвил Константин.
Они бросились друг к другу в объятия.
- Откель же ты, братец, заявился? - спросил Захар, утирая глаза рукавом рубахи.
- Тихо! - предупредил его Константин:
- Ну что же мы стали тут-то? - прошептал Захар. - Входи, Костя, в хату...
- Нет, не надо. Посидим здесь, поговорим на крылечке.
Они стали на ступеньках крыльца. Захар удивленными глазами оглядывая Константина с ног до головы.
- Братец, стало быть, ты жив-здоров? - спросил он.
- Как видишь.
- А письмо-то мы от тебя осенью получили. Мать панихиду за упокой души твоей отслужила...
- Намеревался, Захарушка, руки на себя наложить, да вовремя одумался. Захотелось еще немного пожить, повидать родину, родных...
- Ну и правильно сделал, братец, - сказал Захар. - Успеем еще належаться в сырой земле. Как бы ни было иной раз плохо, а на свете белом жить хочется...
- Отец дома? - спросил Константин.
- Эх, отец, отец! - печально проговорил Захар и заплакал. - Нету теперича у нас бати.
- Как нет? Умер, что ли?
- Нет, не умер, - замотал головой Захар. - Зарестовали его.
- За что?..
Захар тихо и неторопливо стал рассказывать брату, какие события произошли в их доме.
- А мать где? - спросил Константин, подавленный рассказом брата.
- Маманю забрал к себе Проша.
- Значит, ты один живешь с Лушей?
- С женой да с ребятами. У меня ж двое сынов - Леня да Ванятка. Хорошие ребята, хочу учению им надлежащую дать...
Константин задумался. Вынув из кармана бумажник, он отсчитал довольно крупную сумму и передал брату.
- Купи ребятам что-нибудь на них.
- Спасибо, братец.
- А Прохор как живет?
- Да кто ж его знает? - как-то уклончиво ответил Захар. - Я у него ни разу в Ростове не был. Служит он в штабе военного округа, навроде в больших чинах. Но маманя писала, что зараз у него неприятности пошли из-за нашего бати... На партийной собрании навроде проработка была. Как бы еще со службы не уволили...
- Да при чем же Прохор? - пожал плечами Константин. - Разве он отвечает за поступки отца?
Хотя у Константина уже давно были порваны всякие отношения с семьей, но все то, что он услышал сейчас от Захара, его огорчило.
- Так, - вздохнул он. - Значит, дела неважные...
Улучив момент, Захар робко спросил:
- Костя, а как же ты все-таки попал сюда, а?
- Попал я, брат, в Советский Союз вполне законно... С иностранной делегацией. Слышал, наверно, вчера к вам в станицу приехали иностранные корреспонденты?..
- Слышал.
- Так вот я с ними вместе приехал. Не под своей фамилией, конечно. Ты, Захар, обо мне никому не говори. Скажешь под строгим секретом только одной маме. Передай вот ей от меня, - снова вынул он из кармана бумажник. - Пусть себе купит на платье в память обо мне... Мама... Сердце ее, наверное, изболелось по своему непутевому сыну... Ну, прощай, Захар, прощай, брат, - сказал Константин, вставая. - Теперь мы с тобой больше уже никогда не увидимся. - Он поцеловал брата и ушел.
Стоя на крыльце, Захар влажными глазами смотрел ему вслед до тех пор, пока он не исчез за воротами.
Выйдя на улицу, Константин направился не на взъезжую квартиру, а в степь, к кургану, где, как было условлено, он должен был встретиться с Воробьевым.
XXXVI
Что может быть краше и милее родной земли в ее весеннем уборе для истосковавшегося русского сердца?
Давно уже отгремели битвы, не клубятся дымы сражений на твоих полях, не слышно в степи воинственных криков. Бескрайней синевой повисло над цветущей землей покойное низкое небо. И кажется, что только у нас оно такое ласковое, такое нежное. Медлительно плывут по нему легкие облачка. Все вокруг искрится в сиянии утреннего часа. Напоенный ароматами степных трав, воздух чист и прозрачен.
Дыши глубже, сильней! Дыши, - это воздух твоей родной страны. Он вольет в тебя силы, ты будет крепок духом и телом.
Высоко в небе вьются веселые жаворонки, и их голосистая песня звенит и там, и здесь. Кружит не спеша над степью дерзкий степной бродяга-ястреб, зорким оком высматривая добычу, и черная тень его скользит по молодой траве.