— А почему бы не попробовать договориться с русскими? — спросил вдруг Бланшар, который до этого не проронил ни слова.
— О чем? — поинтересовался Дэн.
— Обо всем. У них места много. Хватит для всех вместо ковчега...
— Русские предлагали помощь, — пояснил Дюран. — Европарламент будет обсуждать их предложение... Но... они... имели в виду Сибирь.
— А там китайцы близко, — скептически заметил Мартин Руа.
— Ну и что, — крикнул Юсеф, — китайцы тоже земляне...
Вокруг невесело рассмеялись.
— И у них тоже места много, — продолжал Юсеф. — Надо соглашаться на помощь русских, мсье Дюран. Скажите об этом на заседании. Скажите: так думают простые французы.
— Ты замерзнешь в Сибири, Юсеф, — неодобрительно заметил Дэн.
— Не обо мне речь... И потом, я где-то читал, что теперь в Сибири гораздо теплее. Скоро там будут выращивать ананасы и лимоны.
— Все равно их нельзя будет есть, — покачал головой Мартин Руа.
— Ученые придумают что-нибудь. Должны придумать! Зря, что ли, им дают столько денег для науки. Придумали же скафандры, в которых можно выходить на солнце.
— Лучше бы им вообще не давали денег, — жестко сказал Мартин Руа. — Не было бы ни атомных бомб, ни атомных электростанций, ни потопа... Тогда и противосолнечные скафандры не понадобились бы.
— Но тогда не было бы и того, что мы называем прогрессом, — осторожно заметил Дюран. — Ни современных средств информации и связи, ни компьютеров, ни сверхпроводимости, ни таких машин, как эта, ни городов, как Париж, ни современной медицины; не было бы вообще цивилизации. Развитие остановилось бы на уровне каменного века.
— Вы считаете, мсье, что наука пошла оттуда? — поинтересовался Дэн.
— Не буквально, конечно, но наука существует давно и от своего возникновения служит главным двигателем прогресса.
— А когда она стала ошибаться?
— Она ошибалась с момента зарождения. Метод проб и ошибок был и остается ее основным методом. Но значимость и последствия ошибок росли по мере роста возможностей самой науки.
— Значит, надо было послать всех ученых на гильотину еще во время первой французской революции, — решительно заявил Мартин Руа. — Меня, например, вполне устроила бы Франция эпохи Наполеона.
— Ты хочешь сказать, не тебя, а твоих предков — нормандских рыбаков? — усмехнулся Юсеф.
— Думаю, их тоже. Кстати, один из них был солдатом наполеоновской гвардии. Его тоже звали Мартин. Он вернулся домой капралом, но без ноги.
— Ты откуда сам?
— Я родился в Корневиле-сюр-Риль. Берег пролива тоже был там. Но вскоре моим родителям пришлось уходить оттуда. Я вырос в Париже...
«Боже мой, — подумал Дюран. — Он из Корневиля... Несколько лет назад Фиона показала мне шпиль корневильской церкви. Он торчал над поверхностью воды километрах в пяти от берега. Это было в Монфоре. Мы приехали вечером перед самым заходом солнца. Тогда еще можно было появляться при низком солнце рано утром и перед закатом... Залив был спокоен как зеркало. По долине Риля он доходил до Монфора. Нижние дома уже были покинуты, из тех, что располагались повыше, шла эвакуация. Мы долго стояли в том месте, где шоссе уходило под воду. Смотрели, как багровый диск солнца медленно тонет в Ла-Манше. Солнце садилось как раз за шпилем колокольни Корневиля. Когда оно исчезло, Фиона вдруг спросила, почему торопятся с эвакуацией, ведь городу еще ничто не угрожает, люди могли бы жить тут несколько месяцев, или год...
Я что-то сказал ей о предполагаемом быстром наступлении моря, хотя знал, что дело совсем в другом... Она вдруг заплакала и шепнула: «Это конец. Значит, и наш Курсель... Если не доживу, ты должен обещать мне». — Тогда это у нее вырвалось впервые... Я стал успокаивать ее, твердил, что Курселю ничто не угрожает, хотя уже знал — зона Оставленной земли навсегда отрежет нас от этих мест. Конечно, Фиона вскоре поняла, что я лгал. Потом мне приходилось поступать так все чаще, и она не могла не догадываться. Это ускорило трагедию...»
«Элмоб» резко затормозил. Дюран прищурился, глянул вперед. За ветровым стеклом метались пятна мутного света. В косых струях дождя невдалеке поблескивала металлическая решетка поперек шоссе.
— Контрольный пункт, — объявил Дэн, приоткрывая правую дверцу. — Граница Большого Парижа. Дайте мне ваш идентификат, мсье Робэр, и ваш тоже, мсье, — от тронул за плечо секретаря Колэна. — Тут еще все просто, — пояснил он, принимая оправленные в прозрачный пластик идентификационные карточки, — через минуту поедем. А вот дальше...
Последних слов Дюран не расслышал, потому что Дэн, выйдя из машины, захлопнул за собой дверь.