…Наташа уже перебралась на тот берег, потолкалась среди машин, поглядела, как варят уху в ведре приехавшие на автобусе рыболовы, и чуть было не познакомилась с мальчиком в ковбойке и бархатных штанах. Мальчик был московский — он крутился воле «Победы» с московским номером, — верно, одних лет с Наташей, бледненький, нарядный и ломучий. Правда, ломучим он стал, когда заметил, что Наташа его разглядывает. Он принялся без нужды хлопать дверцами машины, что-то петь и вертеть плечами. Потом он посмотрел на Наташу и отчетливо в никуда произнес:
— Жил на свете рыболав…
— Рыболов!.. — негромко, но так, чтобы мальчик мог ее услышать, поправила Наташа.
— Он имел большой улав!..
— Улов!.. — Наташа притопнула босой ногой и ушибла пятку.
— Но попался на крючак!.. — В глазах мальчика светилось торжество.
Наташа уже не поправляла: она почувствовала какой-то подвох и насторожилась.
— Не карась, а… — Мальчик остановился.
Наташа лихорадочно подыскивала рифму, но нужное слово не шло на ум. Мальчик догадывался о ее мучениях и нарочно медлил. А когда понял, что она сдалась, взвизгнул:
— …а башмачак!
Сама не зная почему, Наташа ощутила такую обиду, что у нее навернулись слезы.
— Дурак! — крикнула она и побежала прочь.
На пешеходном мосту не протолкаться, столько тут рыболовов. Они закидывали против течения, но вода стремительно уносила поплавки под мост. Рыболовы тащили вслепую, почти всякий раз на крючке оказывалась плотица. Так всегда тут бывало, когда шла чернуха.
Лучшее место находилось немного выше по реке, на мостках возле старой баньки. Там собралось до полусотни рыболовов. Они закидывали удочки из-за плеча и через голову друг друга, лески то и дело путались, слышалась веселая ругань: когда рыбы много, трудно по-настоящему злиться.
Под самой банькой ловили рыбу два крошечных незнакомых мальчугана, на которых с любопытством глазели местные ребята, Наташины друзья и подруги. «Подумаешь, невидаль — городские мальчишки!» — сказала себе Наташа, но все-таки побежала к баньке. Уже на бегу она решила, что дело нечисто и не зря уставились ребята на городских мальчишек. Задохнувшись от быстрого бега и волнения, Наташа подлетела к баньке и замерла.
Под банькой с удочками в руках стояли вовсе не мальчишки, а взрослые мужчины карликового роста. Один из них был даже старый; длинные, как у попа, седые волосы спадали из-под шляпы на воротник пальто. На сморщенном его личике не было ни волоска, он походил на старушку. Зато второй был молод, лет девятнадцати — двадцати. И тот и другой были одеты не только справно, но и красиво, в крошечные, аккуратные, удивительно хорошо пригнанные вещи: пальто с кушаком, полосатые брючки, заправленные в игрушечные резиновые сапожки, на ручонках кожаные перчатки, на груди пестрые шарфики. Старший был в шляпе, а младший — в клетчатой кепочке, очень идущей к его юному румяному личику. Наташа глядела, и ее восхищенное удивление сменялось щемящей нежностью, восторгом и поклонением.
Молодой лилипут казался ей сказочным принцем. Ей нравились его коротенькие движения и то, что он не сразу мог поймать крючок на длинной, отдуваемой ветром леске своего удилища, чтобы подсвежить мотыля, и то, что он с трудом закидывал удочку и неловко бросал на берег пойманную рыбу. Сама неловкость его казалась ей милой и трогательной…
За Наташиной спиной шушукались ребята. Какое право имеют они стоять тут, пялить глаза на «принца» и нести всякую чепуху? Наташа резко обернулась.
— А ну, брысь отсюда! — произнесла она негромко, и глаза ее загорелись. Ребята попятились, они знали: когда у Наташи горят глаза, с ней лучше не связываться. Только соседка Сонька, ее подружка по играм, плаксиво сказала:
— Твои они, что ли?..
— Мои!.. — звонко крикнула Наташа, толкнув Соньку и ее меньшого братишку, Сеньку, а рослого Афоню стукнула по затылку. Сенька упал, разревелся и на четвереньках пополз прочь. Остальные в беспорядке отступили.