— Постой, я тебе шерстяные носки принесу.
Марья Васильевна притащила ворох чистых портянок, носки домашней вязки и кинула на лавку.
— Обуйся теплее, вечерами сыро…
Степан взял носки, с сомнением оглядел их.
— А парных нету?
— Да нешто не парные? — Марья Васильевна видела, что сделала промашку, но не желала признаться. — Зато цельные. Небось не на гулянку идешь, были бы ноги в тепле…
Степан стал обуваться. Плотно натянув носки, он огладил ладонью пятку и пальцы, проверяя по военной привычке, нет ли где складочки или морщинки, затем вытащил из вороха сухих, жестких портянок кусок сурового полотна и с щелком расправил в руках. Полотно оказалось вышито цветными нитками: огромный гусь, угрожающе растопырив крылья, пытается ущипнуть красным клювом желтенького цыпленка.
— Ты зачем мою картину взял? — закричала Наташа и выхватила гуся с цыпленком из рук отца. Это была ее премия за общественную работу в школе.
— А пропади она пропадом! — изумилась Марья Васильевна. — Сама под руку сунулась!
Наташа бережно свернула вышивку, унесла ее в свой угол, затем быстро вернулась назад.
И Наташа и Колька любят смотреть, как отец собирается на работу. Есть особая торжественность в его медленных, округло-четких движениях. Чувствуется, что он делает все с удовольствием и вкусом, что предстоящая работа ему приятна, что жизнь вообще дело простое и радостное. А сегодня к тому же у него необычное дежурство: он идет «гасить паровоз».
За этими словами Наташе чудится: языки пламени лижут лицо и руки отца, зловеще отблескивают в его лучезарной каске, но он смело врубается в самое пекло и усмиряет бушующий огонь. Правда, со слов Кольки она знает, что паровоз гасят совсем просто: выгребают жар из топки, и делу конец. Но это объяснение ничуть не мешает Наташе видеть совсем иное.
— Пап, а ты погасишь сегодня паровоз? — спрашивает она таинственным голосом.
— Ясно, погашу, ведь праздники, — спокойно отвечает отец.
Степан зашнуровывает ботинок, ловко продевая намусоленный кончик шнура в круглые дырки; покончив с этим, туго подтягивает шнурки и обвязывает их вокруг ноги. Столь же старательно обувает он и другую ногу, затем несколько раз пристукивает ногами об пол. Натягивает фуфайку, заправляет ее в брюки, надевает пиджак, а поверх ватник. Вся эта одежда скупо и ладно облекает его, он становится упругим и плотным, и Наташе думается, что теперь отцу не страшны никакие испытания и опасности, поджидающие его там, среди беснующейся огненной стихии…
Тем временем Марья Васильевна заливает чай в термос и бросает туда несколько кусков сахару: на работе Степан никогда не ест, но пьет много.
— Где Виктор? — спрашивает отец, старательно пристраивая на голове кепку со сломанным козырьком.
— Умаялся, на копенке спит, — отзывается Марья Васильевна.
— Не простынет?
— Я попонку ему подстелила.
— В таком разе до свидания, — говорит отец. — Я сегодня рано вернусь.
Наташа глядит отцу вслед, зажмурившись, будто ослепленная сиянием невидимой каски, затем вдруг подскакивает к Кольке, нагибает его голову, больно проводит большим пальцем против волос и с высоким, испуганным криком бросается вон из дому.
Колька, счастливо засмеявшись, бежит следом за ней.
Как бы ни разлучали сестру и брата их дневные дела, к вечеру они обязательно сходились, чтобы поиграть вместе. К играм своим они привлекали обычно соседскую Соньку, черненькую девчонку, похожую на скворца: она сглаживала остроту соперничества между сестрой и братом. Сонька доверчива, бесхитростна и неловка. Она проигрывает во все игры. В прятках она всегда водит, в жмурках никого не может поймать, в пристеночке остается без единой конфетной обертки. При этом она никогда не признается, что играет хуже других, и потому ее особенно приятно обыгрывать…
— Аты-баты, шли солдаты!.. — громко считает Наташа, ударяя по груди Соньку, брата и себя.
Сейчас решится, кому первому водить в прятки. В глазах Соньки ожидание, надежда, вера: быть может, наконец-то окажется, что водить не ей.
— …и купили са-мо-вар! — произносит Наташа по складам, и последний слог решает Сонькину судьбу. Она с покорным видом прижимается головой к стене избы и крепко, до желтых кругов, зажмуривает глаза…
За игрой детей с интересом следит Орест Петрович. Он только что вернулся с новой, самой дальней торфяной залежи и сейчас с удовольствием покуривает, сидя на ступеньках крыльца. Оресту Петровичу нравится наблюдать, как четко обнаруживаются в игре детские характеры. Колька — труженик: когда ему надо спрятаться, он сломя голову мчится к дальнему стогу и зарывается в сено глубоко и основательно, будто намерен отсиживаться там год. Наташа — вся риск и дерзость: она не прячется даже, а просто становится за спиной водящей Соньки или садится на корточки у ее ног и «выручается» сразу, как только Сонька объявляет: «Вожу!» А в Соньке замечательно то кроткое упорство, с которым она переносит все неудачи…