Дети не замечают Ореста Петровича, порой они проносятся мимо самого его лица, порой прячутся за ним, как за старым пнем; он слышит тогда нежный запах детского пота, загорелой теплой кожи и сена, приставшего к их одежде.
Под их быстрыми ногами пыль встает столбом над утоптанной площадкой двора, золотисто-розовая от уходящего солнца. Да и все сейчас на земле: деревья, стены и крыши изб, плетни, дорога, — покрыто горячим, розоватым золотом. Только маленькие облака в легком голубом небе сохраняют дневную чистую белизну. И вдруг все разом меняется. Солнце прямо на глазах падает за обнесенный лесом край земли, и земля накрывается спокойной ясной тенью, а золотое и розовое уходит ввысь, к облакам.
Улыбка тихой радости трогает обветренные губы Ореста Петровича. Сегодня у него счастливый день. Теперь уже нет сомнения, что разведка не подвела: новая залежь и впрямь самая богатая в районе. А впереди у него два свободных дня, их можно целиком посвятить рыбалке. Как удачно, что его командировка пришлась на самый конец апреля! Чернуха идет всего пять-шесть дней, в самый стык апреля и мая. Некрупная ровная плотва — гладкая, тяжелая икрянка и шершавые молочники — берет без передышки от зари до зари. Что ни проводка, то поклевка, только вовремя подсекай! И как ни осторожно снимаешь ее с крючка, она непременно обдаст тебя розовой липучей икрой или молоками. А время от времени крепко и сильно — удилище дугой — берет язь. Тут уж все соседи-рыбаки оставляют свои удочки и с замиранием сердца следят, как ты ведешь его под водой к лодке или к берегу, чтобы подцепить сачком. Ловишь так, что к исходу дня рука отваливается, поясница деревенеет, в глазах пестрит золотая и синяя рябь, а когда, мертвенно и блаженно усталый, валишься на постель, перед тобой все струится и блещет околдованная солнцем вода, серебристо посверкивают маленькие тела рыб…
Осторожные вечерние звуки, словно тихая музыка, наполняют простор. Вдалеке, ритмично дышат насосы, осушающие четвертое торфяное поле, обмениваются высокими гудками на разъезде встречные торфяные составы; бормочут моторы на реке, и оттуда же то звонче, то глуше доносится шум человеческого разноголосья. А вот послышался тонкий, серебристый треньк коровьего колокольчика, сухой, вспарывающий щелк пастушьего бича и тяжелый, мягкий топот возвращающегося с первого выпаса стада. На шоссе, по ту сторону реки, коротко сигналят поворотам машины, а из клуба в другом конце поселка прилетела и настоящая музыка, старый-старый вальс…
Мысли Ореста Петровича были прерваны появлением Витьки. Крепко выспавшись на копенке, Витька, тяжелый и вялый от сна, спотыкаясь, побрел к машине, ухватил брошенную давеча жестянку, черпнул воды из лужи и плеснул на дверцу. Затем он подобрал тряпку и принялся было за привычную работу, когда услышал грозный окрик:
— Ты чего хулиганишь?
На крыльце показался техник Шилков.
— Оставьте его! — резко сказал Орест Петрович. — Он дело делает, может, более важное, чем мы с вами!
Шилков оторопело взглянул на своего шефа: похоже, тот не шутил. Конечно, следовало обидеться и сказать: «Я вам не шофер, чтобы на меня кричать!» — но Шилков только пожал плечами и направился к реке. Как-никак конец фразы содержал для него лестное «…мы с вами».
Орест Петрович уже жалел о своей резкости. Но вызвавшее ее чувство дало новый поворот его мыслям. Он впервые понял и смог назвать про себя то непростое и глубокое, что привязывало его к этим милым чужим детям.
Пожалуй, в детях более всего ощущается волнующее движение времени. Человек бездетный, Орест Петрович живо чувствовал и обаяние нервной, тонкой прелести Наташи, и добрую, задумчивую широту Кольки, и смешную, трогательную увлеченность Витьки. Он думал о том, что они, дети этого маленького, окруженного лесами поселка, станут хозяевами удивительного нового века, которого ему уже не увидеть.
Но сейчас, нисколько не заботясь о своем будущем высоком предназначении, дети играли в древнюю, как мир, игру — в «классы».
Вот подошла Колькина очередь. Прыгая на одной ноге, он носком ботинка перегоняет биток из квадрата в квадрат. Биток благополучно добирается до предпоследнего квадрата, тут Колька чуть медлит, затем ловко посылает биток вперед и прыгает вслед за ним. В ту же секунду Наташа, следившая за братом с ревнивым нетерпением, громко восклицает: