Он сбежал по лестнице. Линда машинально поела, оделась и позвонила Зебре. Зебра не отвечала. Линда поехала к Анне. На этот раз никаких следов чьего-то пребывания в квартире не было. Где ты, мысленно крикнула Линда. Тебе многое придется мне объяснить.
Она распахнула окно, уселась на стул и открыла дневник. Какой-то след должен же быть. Хоть что-то должно же проясниться.
Она начала читать с записей месячной давности. Вдруг что-то привлекло ее внимание. На полях, словно бы для памяти, было записано имя. Линда наморщила лоб. Она знала это имя. Она недавно где-то его видела. Или слышала? Она отложила дневник. Где-то вдалеке послышался глухой раскат грома. Было очень жарко. Имя. Видела или слышала?
Тогда где, когда и от кого? Она сварила кофе и попыталась отвлечься, может быть, память сама подскажет, где она встречала это имя. Нет, вспомнить ей не удавалось.
Она уже готова была сдаться, как вдруг вспомнила.
Это было меньше чем сутки тому назад. Имя стояло в списке жильцов дома в Копенгагене.
29
Вигстен. Она знала, что не ошибается. Она видела эту фамилию в списке жильцов в подъезде дома на Недергаде в Копенгагене. Какая буква стояла впереди — «А» или «Д», она не была уверена, но фамилию помнила точно: Вигстен. И что теперь делать? Буду работать, пока не доберусь до чего-нибудь внятного. Но никто больше не принимает это всерьез, мне не удалось никого убедить, что все факты указывают в одном направлении. А в каком? Она снова почувствовала сосущую тревогу. Анне показалось, что она видела своего отца. После этого она исчезает. Она никак не могла додумать до конца эту мысль. Появляется отец, давным-давно исчезнувший отец, на следующий день исчезает дочь. Два исчезновения — накладываются одно на другое, вытекают одно из другого или дополняют друг друга? Или это одно и то же событие? Ей необходимо было с кем-то поделиться — никого, кроме Зебры, у нее не было. Она поехала к Зебре — та как раз выходила из подъезда с сынишкой. Линда пошла с ними — они направлялись на детскую площадку поблизости. Малыш скрылся в песочнице. Здесь была только одна скамейка, грязная, облепленная жвачкой.
Они осторожно присели на самый край. Мальчонка с упоением швырялся песком. Линда поглядела на Зебру и ощутила привычную зависть — Зебра была слишком красивой. В ее красоте было что-то привлекательное и одновременно агрессивное. Линда когда-то мечтала стать такой же красивой, как Зебра. Но пошла в полицию. И теперь мне только остается надеяться, что не окажусь трусихой, думала она.
— Насчет Анны, — сказала Зебра. — Я пыталась ей дозвониться, но не могла. Ты видела ее?
Линда разозлилась:
— Ты что, не в себе? Ты не поняла, что она исчезла, что я волнуюсь, что, по-видимому, с ней что-то случилось?
— Ты же ее знаешь.
— Знаю? Похоже, совсем не знаю. И какая же она, по-твоему?
Зебра нахмурилась:
— Почему ты злишься?
— Я не злюсь, я волнуюсь.
— И что могло случиться?
Линда решила рассказать Зебре всю историю в подробностях. Зебра молча слушала. Мальчик упоенно играл в песочнице.
— Мне надо было тебе сказать, — выслушав, произнесла Зебра. — Анна ведь очень верующая.
Линда удивленно поглядела на нее:
— Верующая?
— Да.
— Мне она никогда ничего не говорила.
— Вы же только недавно встретились, после стольких лет. К тому же Анна всем и каждому рассказывает все по-разному. Она без конца врет.
— Врет?
— Я хотела тебя предупредить, но потом подумала, что лучше будет, если ты сама это обнаружишь. Она типичная мифоманка. Может выдумать все, что угодно.
— Когда мы дружили, она такой не была.
— Люди меняются, не так ли?
Последний комментарий был явно ироничным.
— Я ее терплю, потому что в ней много и хорошего. Она веселая, обожает детей, всегда готова помочь. Но когда она начинает рассказывать свои истории, я ее не принимаю всерьез. Ты даже не знаешь, к примеру, что вы с ней праздновали Рождество в прошлом году.
— Я же была в Стокгольме.
— Она сказала, что ездила тебя навестить. Что вы даже ездили с ней в Хельсинки.
— Никуда мы не ездили!
— Конечно, не ездили. А она говорит, что ездили. Попросту — врет. Зачем, ума не приложу. Может быть, это своего рода болезнь. Или, может быть, жизнь кажется ей настолько скучной, что она предпочитает выдумать для себя иную действительность.
Линда долго молчала.
— Значит, ты думаешь, что всю эту историю с отцом в Мальмё она выдумала?
— Убеждена. Это очень характерно для нее — внезапно найти отца, который наверняка давно умер.
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Думала, ты заметишь сама.
— Так ты считаешь, с Анной ничего не случилось?
Зебра весело на нее посмотрела.
— Что? Она и раньше исчезала. Появится, когда появится. И расскажет какую-нибудь фантастическую историю.
— Она что, вообще правду не говорит?
— Мифоманы, чтобы ложь была правдоподобной, лгут так, что их ложь наполовину, а то и больше, правда. Тогда это проходит, и мы верим. Пока не поймем, что лжец живет в ином мире — от начала и до конца придуманном им самим.
Линда недоверчиво покрутила головой.
— А ее учеба?
— Не верю ни на грош.
— А откуда у нее деньги?
— Этот вопрос я себе тоже задавала. Может быть, мошенничает? Вполне может быть. Но я не знаю.
Малыш в песочнице позвал мать. Линда проводила Зебру взглядом. И не только Линда — проходивший мимо мужчина тоже обернулся. Линда думала над словами Зебры. Это объясняет многое, но не все. Хотя, конечно, причин для тревоги меньше, и к тому же противно, что Анна меня обманула. Что это за история с поездкой в Хельсинки? Мне это не нравится, но это и в самом деле объясняет многое.
— Это объясняет многое! — произнесла она вслух.
Подошла Зебра:
— Что ты сказала?
— Я ничего не сказала.
— Ты сидишь и в полный голос разговариваешь сама с собой. Даже в песочнице слышно.
— Просто я потрясена.
— Так ты ничего не замечала?
— Нет. Но теперь я понимаю.
— Мне кажется, тебе надо ей сказать, как ты волновалась. Что до меня, то в один прекрасный день я не выдержу. Просто категорически потребую, чтобы она прекратила врать. И тогда она перестанет со мной дружить. И будет всем врать, как скверно я с ней обошлась.
Мальчику надоело играть в песке. Они сделали несколько кругов по парку.
— Сколько тебе еще дней осталось? — спросила Зебра.
— Шесть. Потом я начинаю работать.
Попрощавшись, Линда пошла в центр и взяла в банкомате деньги. Она была очень экономна и боялась в один прекрасный день оказаться на мели. И здесь я в отца, подумала она. Мы оба экономны, чтобы не сказать скупы.
Она пошла домой, прибралась в квартире и позвонила в квартирное бюро, где ей в свое время обещали подыскать квартиру. С нескольких попыток ей удалось найти чиновника, занимающегося ее делом. Она спросила, нельзя ли переехать раньше, чем планировалось, и получила отрицательный ответ. Она легла на постель и стала размышлять над тем, что ей поведала Зебра. Тревогу за Анну как рукой сняло, но осталось неприятное чувство — как же она не смогла ее раскусить? А как, с другой стороны, она могла это сделать? Как вообще обнаружить, что человек врет? Не о чем-то невероятном, а о самых обычных, будничных вещах?
Она встала, пошла в кухню и позвонила Зебре.
— Я была настолько потрясена, что забыла тебя спросить — что ты там сказала в самом начале, что она верующая?
— Поговори с ней сама, когда она вернется! Анна верит в Бога.
— Какого Бога?
— Христианского. Иногда ходит в церковь. Во всяком случае, она так говорит. Но то, что она молится, — это точно. Я несколько раз заставала ее — стоит на коленях и молится.
— А ты не знаешь, к какой общине она принадлежит? Или это, может быть, какая-нибудь секта?
— Нет. А разве она принадлежит к какой-нибудь общине?
— Откуда я знаю. А вы много об этом говорили?
— Она много раз пыталась начать разговор. Но я ее останавливала. У меня с Богом никогда не было особо теплых отношений.
В трубке послышался дикий рев.
— Ну вот, стукнулся обо что-то. Пока.