Владков пытался оказать сопротивление. Ему удалось свалить на землю одного из агентов и ударить его так, что тот на какое-то время потерял сознание. Если бы не поручик и два подофицера, ему, возможно, удалось бы вырваться из их рук. Если бы ему удалось убежать хотя бы на двести метров от лагеря… Однако он пришел в себя с наручниками на руках. Его посадили на скамью, прислонив к стене. Агент сильно бил его по лицу, чтобы привести в чувство и одновременно отомстить за удар в живот. После этого в машине с четырьмя жандармами охраны арестованного повезли в Софию.
В машине было очень душно. Жандармы били Владкова прикладами, ногами.
Все тело ныло от боли. Когда его вели в карцер, а оттуда в машину, арестованный телефонист крикнул ему, что получил предупредительную телеграмму. Владков знал, что против него имеются обвинительные материалы из Габровской околии и особенно из Дряново. Одного этого, а также подозрения относительно его связи с Эмилом Поповым или Александром Пеевым вполне достаточно для вынесения смертного приговора.
Владков лежал на полу машины, то и дело подпрыгивающей на ухабах, между сапог жандармов и пытался сочинять стихи. Он не хотел признаться, что он поэт, но чувствовал большое влечение к поэзии. Владков жить не мог без стихов. Дорогой жандармы рассказывали о какой-то старухе, которая сгорела в подожженном ручной гранатой хлеву. Владков не знал, что это обыденная жизнь этих людей. Впрочем, знал. Но он впервые в жизни столкнулся с ними.
Арестованного ввели в отделение Дирекции полиции и заперли в одиночку. Владков сел на грязные нары. На лбу выступил холодный пот. Позже его повели в кабинет Гешева. Начальник хотел первым допросить Владкова.
Усаживаясь на стул против Гешева, солдат категорически заявил, что обстановка ему знакома, что он умеет переносить побои и не верит никаким обещаниям о гуманном отношении со стороны полицейских.
— То моя вторая забота, дорогой, — проговорил Гешев, рассматривая солдата. — Первая моя забота куда важнее. Так что воля твоя. Но если понадобится, я докажу тебе, что мы умеем, к нашей чести и славе, открывать рты, закрытые даже на замок.
Начальнику принесли кофе.
— Чашку кофе и для «гостя».
— Турки, перед тем как повесить, угощали осужденных на смерть чашкой кофе, — с улыбкой проговорил Владков.
Он взял чашку и поставил ее на письменный стол перед Гешевым. И снова улыбнулся. Он и не подозревал, что своим поведением пробудил страх у этого всемогущего человека.
Да, страх. Каждый арестованный молчит и не сдается. Не начинает говорить, даже выходя, как доктор Пеев, из «кабинета смерти» с его адскими обручами, которыми стягивают голову и грудную клетку. И этим они запутывают следствие. Гешев не очень-то тревожился о процессе, о материалах для прокурора. Их хватило бы даже для того, чтобы повесить еще столько же людей, сколько они уже задержали. Было что-то другое, более значительное. Это другое могло бы дать материал не для одного процесса, а для того чтобы нанести удар по всем сторонникам коммунизма в Болгарии.
И это создало бы новые возможности при новых обстоятельствах на фронтах в России. Власть ориентировалась бы не на профессиональных политиков, давно уже провалившихся с точки зрения истории, а на него. Полицейский считал, что в ближайшее время возможны только два варианта при еще больших осложнениях в ходе войны: или власть перейдет в руки коммунистов, или же в его руки.
С этой точки зрения Иван Владков не представлял для полицейского почти никакого интереса. И он приказал следователю Петрову заняться им.
— Этот должен заговорить, — приказал он, допивая кофе, от которого отказался подследственный. — Его надо сломить физически.
Петров нахмурился. Ему больше нравился другой способ — сначала вытянуть из арестованного все, что можно. Ведь избить его до полусмерти всегда успеется.
Эмил Попов увидел, что над ним склонилась женщина. А за ней стояли двое усатых полицейских в фуражках с винтовками. Он сразу пришел в себя. Конец.
— Боже, Евгений, ну на кого ты похож, пьяница этакий! — услышал он голос Данче и смех одного из полицейских.
— Это твой муж, что ли?
— Брат, господин полицейский.
— Давай забирай его, пока мы не забрали! — объявил старший патрульный.
Данче поставила Эмила на ноги, и сердце у нее сжалось — тот так исхудал, что напоминал больного ребенка. Его так качало из стороны в сторону, что полицейские не удержались от смеха. Эмил еще не знал, что Бонева поехала на улицу Витошки, дом номер 18, на квартиру к Эмилу Маркову, и сообщила его жене Данче о случившемся с Эмилом Поповым. Жена Эмила Маркова, перепугавшись за своего Эмила, выскочила на улицу и прибежала в то самое время, когда подошел патруль.