Потом Эмил снова потерял сознание. Он пришел в себя уже и постели. Голова кружилась, а во рту горчило. Вдруг он услышал чьи-то шаги. Почувствовал запах чего-то очень вкусного. Хозяйка с тревогой и радостью в глазах посмотрела на сидящего в постели Эмила и поставила на столик рядом с ним тарелку куриного бульона:
— Эмо, дорогой… что с тобой, Эмо?
Она не заплакала, но Эмил понял, что слезы едва ли красноречивее ее взгляда могли сказать о чувствах женщины. Она называла его ласкательным именем мужа, а видела перед глазами его, Эмила Попова. Ему хотелось как-то отвлечь ее. Он улыбнулся и сказал:
— Поем немного… голоден как волк… побреюсь… тогда и поговорим…
Побриться ему стоило больших трудов. В какой-то миг Эмил почувствовал, что возвращается к жизни. От супа по всему телу разлилось приятное тепло.
Потом он лег на диван. Пока хозяйка хлопотала по хозяйству, Эмил снова и снова перебирал в памяти события последних дней. Он знал, что Данче ищет связи со своим мужем или с его связными.
На второй вечер пришла женщина среднего роста, худенькая, с детской фигуркой, в пестром платье. У нее были веселые голубые глаза, высокий лоб и красивое продолговатое лицо. Пришла она в десять часов вечера — много позже наступления полицейского часа. Одного этого было достаточно, чтобы понять цель ее посещения.
Она протянула Эмилу руку:
— Анна. Ничего другого сказать вам не могу. Через сутки ждите меня в то же самое время. Пойдем к Маркову, — и улыбнулась.
Обессиленная Данче сидела в углу. Она уже знала, чем занимается ее муж. Кроме того, она получила от товарищей согласие на встречу с ним.
До ухода Эмила Данче успела сшить две новые сорочки и приготовить еду на несколько дней. Она была сильно встревожена: по ее мнению, здоровье Эмила ухудшилось и достигло крайнего предела. Ей казалось, что вынужденное пребывание на Витоше окажется для него роковым. Неплохо было бы отправить Эмила в санаторий, под контроль врачей. В своих хлопотах о нем она все время чувствовала на себе взгляд своего Эмо, и ей казалось, что только таким образом она может отплатить за заботы людей, которые прячут, кормят и обшивают ее мужа. Знают ли безразличные и перепуганные люди, что такое ожидание, неизвестность? Знают ли люди, что значит любить коммуниста?!
Анна пришла в условленный час. Эмил всматривался в ее глаза. Он знал, какую заботу проявляют люди, подобные ей, люди, осуществляющие связь между нелегальными руководителями партии, и какие опасности связаны с этим. Поражало ее спокойствие, уравновешенность. Прощаясь с Данче, Эмил почувствовал, что доверяет Анне, как боевому товарищу, как сильному человеку.
Они пошли. Полицейский патруль не стал проверять документы у влюбленной пары, идущей под руку, — худого господина в плаще и громко смеющейся девушки. Господин в плаще с погонами чем-то напоминал полицейским агента.
— Запомни: улица Антима первого, дом номер четырнадцать — это на случай, если нам придется пойти в разные стороны, — прошептала Анна.
Эмил поблагодарил:
— Спасибо, друг, — и не стал исправлять ошибку: она ведь по-мужски деловая. Но откуда все-таки эта смелость? Причина крылась, видимо, в характере этой необыкновенной женщины. Это доказывало известное правило: в бой вступают только сильные духом. И непременно честные.
Они дошли до домика у Слатинского редута. Остановились. Анна огляделась. Глазами показала на черепичную крышу в отблесках лунного света.
— Здесь.
У Эмила закружилась голова. Он знал, что, переступив порог, увидит Эмила Маркова. А это значило, что он снова начнет бороться.
Берлин.
29 мая 1943 года.
Семь часов утра. Пронзительный звонок в передней известил о прибытии незваных гостей.
Хозяйка пошла открывать. Она была уверена, что пришли из гитлерюгенда собирать латунь, медь и золотые украшения.
В дверях стояли два господина в черных плащах. На обоих темно-коричневые шляпы.
— Хайль Гитлер!
Хозяйка подняла согнутую в локте руку и произнесла:
— Зиг хайль, господа. Что вам угодно?
Они показали удостоверения гестапо. Берлинского управления. Один — группенфюрер, другой — обергруппенфюрер.
— Милостивая государыня, ваш квартирант, господин Периклиев…
Хозяйка широко раскрыла глаза: в комнате на стене висел огромный портрет фюрера. Как могло случиться, что господин, который так рьяно кричал «Хайль!» и притом болгарин, интересен гестапо?