Чтобы отделаться от мрачных мыслей, Борис стал пить коньяк рюмку за рюмкой. Около двенадцати он потерял сознание и его отнесли в спальню. Личный врач царя только пожал плечами: обычное состояние его величества. Завтра он снова будет бодрым. Немного кофе — и все будет в порядке.
— Никола Гешев!
Полицейский встал. Перед ним стоял его номинальный начальник Антон Козаров.
— Ты почему не уведомляешь меня, когда и зачем посещаешь царя?
— Потому что никто не обязывал меня делать это и потому что царь не спрашивает ни меня, ни тебя, с кем ему встречаться.
Козаров съежился:
— У тебя, я вижу, отличное настроение.
— И не настаивай, дорогой, на том, что ты начальник. Нет смысла. Твои интересы в другом месте, и ты не должен забывать об этом. Если будешь слушать меня и не будешь играть на моих нервах…
Козаров знал, что его собственное положение нестабильно, что он занимает политический пост, всегда ненадежный и всегда находящийся под угрозой.
— Уж не думаешь ли ты, что у меня мало сил?
— Сил у тебя много перед арестованными, мой шеф. — Гешев ухмылялся, дожидаясь, когда принесут кофе и папку с материалами следствия по группе «Боевого».
— Ты же знаешь, раз я сказал что-то, значит, у меня собраны по этому вопросу документы. У меня есть данные о твоих финансовых злоупотреблениях. Причем они настолько крупные, что тебе вряд ли удастся скрыть их. Я собрал данные о достаточно большом числе будто бы убитых партизан и о выдаче за их ликвидацию соответствующих наград разным полицейским, но этих полицейских нет ни в одном служебном списке, ни в одной ведомости.
Козаров пожал плечами:
— Ты способен на ужасные вещи.
— Однако я не допускаю ничего подобного по отношению к приятелям, если они смыслят кое-что. Давай-ка лучше будем с тобой помалкивать. Если поможешь мне, обещаю тебе, что ты останешься на своем посту до тех пор, пока сам не скажешь «не хочу больше». Приближается смутное время. Италия…
— Слышал. Чересчур уж откровенно. Канарис наверняка устроит какой-нибудь номер.
— Поздно. Виктор-Эммануил вступит в союз, если хочешь знать, даже с коммунистами.
— Что же тогда делать?
— Надо внимательно следить за тем, что делается у нас в стране, и действовать только в союзе с Борисом. Только с Борисом. Ты понял это? И в пользу Кочо Стоянова. Он один способен уничтожить партизан в горах. И вот еще что. В связи с доктором Пеевым я думаю…
Козаров барабанил пальцами по столу. Он понял одно: Гешев удостоился благоволения царя. Ну, конечно, в разное время разные люди могут понадобиться дворцу.
Они вызвали к себе подследственного доктора Пеева. Доктор напоминал скорее тень. Гешев показал ему на стул. В тот вечер он решил быть деликатным и внимательным.
— Садись, доктор. Думаю, что разговоров в подвалах уже хватит. Гестапо хорошо работает, не так ли?
Пеев уловил в голосе полицейского нотки торжества.
— Бесспорно.
— Я хотел, чтобы ты, доктор, повторил, что борешься только против немцев в нашей стране, а не против Болгарии.
— Да. Я могу повторить это много раз.
— А если это так, то из этого следует, что ты не враг официальной политической линии его величества.
— Да, если бы его величество не продал Болгарию гитлеровской Германии, если бы наша страна проводила политику мира. А наша родина находится на пороге катастрофы, причем по вине теперешнего правительства. Кроме того, я не могу гарантировать, что смирятся те, чьих сыновей именно его величество отправил на кладбище.
Козаров кипел от негодования. Гешев спросил:
— Ты согласился бы подписаться под тем, что борешься только против немцев, доктор?
Это была уловка.
— Но как я буду писать этими руками? Посмотрите, у меня нет ногтей.
Гешев рассмеялся:
— Ничего, ничего. Ты будешь диктовать, а машинистка будет писать. Потом как-нибудь распишешься.
Козаров онемел. С каких пор Гешев стал таким?
— Доктор, ты умен, а не видишь, что в политике выигрывает тот, кто поворачивает туда, куда дует сильный ветер.
Пеев почувствовал, что теряет силы. Неужели дворец задумывает провести операцию «отказа от союза с нацистами»? Это подорвало бы всю политическую систему. У партии уже есть силы, чтобы воспользоваться подобным срывом: она не упустила бы возможности подтолкнуть спускающихся вниз. Это позволило бы ей найти свое место и перепутать расчеты всех тех, кто и без того запутался в своих делах.