Эмил сел на нары. В глазок кто-то уже минут пять пристально смотрел на него.
Шаги в коридоре заглохли. «Вы думаете, господа, что, если клетка закрыта, орел превратился в перепуганного воробья. Но это не так.
Хочется жить! Хочется солнца! Рассветов! Тихих вечеров! Хочется слышать смех сына, хочется видеть улыбку жены!»
Полицейские обыскали его. Они нервничали: не обнаружили самого важного.
Эмил сидел спиной к глазку. Половинка от лезвия для бритья лежала под подкладкой ремня на брюках. Боли он почти не почувствует — лезвие острое и новое, а вены перерезать легко. «Прощайте, люди. Прощай, Белина. Прости за страдания, которые я причинил тебе. Прощай, сын, сестра, отец. На фронте умирают тысячи. Еще один солдат превращается в кусок гранита, который ляжет в фундамент памятника неизвестному солдату». У Эмила закружилась голова. Было темно, и он не видел свою руку, но понял, что все идет как следует.
«До свидания, люди!» Эмил закрыл глаза. Он исполнил свой долг.
Мария Молдованова волновалась: Эмил снова заболел. Симптомы болезни были налицо: лихорадочный блеск глаз, розоватые щеки, нервная раздражительность, нездоровые, посиневшие губы. Он жил наперекор и назло всему. Перегрузка явно изнуряла его. И если бы не его воля… Мария не хотела больше беспокоить его. Хотела только спросить, что еще надо делать в мастерской и… уговорить отлежаться. Она постарается заменить его. Не успел замолкнуть звонок, как дверь квартиры с шумом открылась. Человек в черном плаще и мягкой шляпе втащил ее в прихожую. И в тот же миг Мария поняла весь ужас случившегося.
— Добро пожаловать, барышня! Вы, конечно, не думали увидеть нас здесь? Немедленно в Дирекцию!
Ее ввели в кабинет Гешева. Полицейский встал из-за стола. Предложил стул. Весь — сияние, злорадство, внушающая ужас любезность.
— Пожалуйста, пожалуйста…
Мария тяжело опустилась на стул.
— Пожалуйста, воды, я очень испугалась… сердце…
Она даже не поняла, что думает вслух, что попросила второй стакан воды.
— Девушка, когда Эмил Попов передавал сообщение, ты…
— Какая радиостанция? Да этот радиопередатчик еще не работает, у меня нет ламп и…
Гешев нахмурился. Казалось, она говорила откровенно. И все-таки скрывает она что-то или действительно тот большевик использовал физичку как ширму?
— Эмила Попова арестовали, когда он передавал сведения для Москвы.
Мария, похолодев от ужаса, пыталась перехватить взгляд полицейского.
— Он не говорил о такой станции, господин начальник!
Гешев ухмыльнулся:
— А ты не заметила, что в доме есть нечто подобное?
— Да, он уносил домой паяльник, чтобы поправить свой приемник, и, если бы он захотел намотать бобину для коротких волн, я должна была бы сделать расчеты! А он не просил меня об этом.
Мария снова попросила воды.
Гешев с досадой посмотрел на нее. Он пришел к выводу, что Эмил не доверял окружающим. К тому же он ведь уже знал методы работы советских разведчиков. В случае провала нить не должна распутать весь клубок.
— Барышня, иди в ту комнату и напиши, что знаешь об Эмиле Попове. Давай. Сейчас я отпускаю тебя, но, если проговоришься, что я арестовал твоего хозяина, не сносить тебе головы. Ясно?
Мария села к столу. Рука ее дрожала. Она написала несколько фраз. Гешев позже разорвал этот листок.
— Дурочка! Софийский университет выпускает тупиц. Тот обделывал свои делишки, а она рассчитывала сопротивления и электролиты.
По телефону сообщили, что Попов потерял сознание — попытался покончить жизнь самоубийством. Гешев швырнул трубку и вылетел из кабинета.
Мария Молдованова очень быстро поняла, что за ней никто не следит. Эмил попал в беду. Видимо, в суматохе Гешев забыл приказать, чтобы за ней наблюдали. Может быть, их удовлетворило ее обещание всем, кто будет искать Эмила, говорить, что он болен, лежит дома.
Согласно распоряжению Гешева ей предстояло вернуться в мастерскую, но она вскочила в трамвай номер три, а потом побежала по изрытой дороге на Редут.
Вошла в комнату деда Николы и, закрыв глаза, рухнула на его постель.
Старик сразу все понял: Эмила арестовали.
Он присел у изголовья. Дрожащей рукой ласково погладил девушку по голове.
— Успокойся, Мария. Хочешь помочь, дочка? Это всегда можно. Не Эмил, не я, дочка, а народ говорит тебе: «Спасибо!» Слышала?
Она вкратце рассказала о случившемся. Старый коммунист сидел с опущенной головой, сжав руки коленями. Он молчал и сосредоточенно смотрел прямо перед собой.