Эмил старался успокоиться. Доктор Пеев в Дирекции полиции. А это означало… Эмил знал, что это означало и закрывал глаза.
Он перехитрил Гешева! Теперь в полиции уверены, что в скором времени вновь появится радиостанция. Полицию снова залихорадит. Это неплохо: пусть озираются, пусть подслушивают. А радиостанция все равно будет. Будет!
Его разбудил гул самолетов.
Он сразу же вскочил, вышел из шалаша, укутавшись в одеяло. Самолеты звеньями пролетали с юго-запада на северо-восток над самой горой.
Над Софией зажглись ослепительно белым фосфорным блеском какие-то звезды. Они медленно опускались к домикам-игрушкам. Звезды на парашютах! Белые шары света постепенно желтели и рассыпались тысячами искр. Вместо них появлялись все новые и новые. И вдруг эту феерию разорвали огромные красные языки пламени, потянувшиеся к самому небу. Потом буквально на какой-то миг воцарилась мертвая тишина. И сразу же в ушах отдалось тяжелое уханье взрывов. Земля задрожала. Клубы дыма заволокли белые звезды на парашютах. А из-за Витоши появлялись все новые и новые эскадрильи самолетов. Залаяли зенитные орудия. Внезапно по небу потянулись щупальца прожекторов. Тишина. Снова гул самолетов и грохот орудий. Временами казалось, что началось извержение вулкана. К звездам поднимались столбы кроваво-красного дыма, темнеющего при встрече с парашютами и тающего где-то очень высоко над городом.
Сколько длилось все это? Часы или минуты? Эмил смотрел на часы и ничего не понимал. Внизу полыхали пожары. Далеко на севере еще слышалось гудение моторов. Потом все стихло.
Эмилу казалось, что бомбы падали ему на голову. Беспомощность и ужас, вызванные грохотом и ярким светом, леденили сердце. Разум отказывался воспринимать то, что видели глаза.
Эмил закрывал глаза и до боли ясно видел бегущих обезумевших людей — мужчин и женщин, оглохших и ослепших детей. Люди среди развалин и стен огня, среди горящих домов и огненных рек, среди обваливающихся крыш и домов. Эмил видел Коле, Марусю, Белину. Может быть, надо спуститься вниз? Но чем он мог помочь? Ничем.
Нет ни часов, ни минут. Нет времени, отсчитываемого стрелками на часах. Есть только ночь и прошлое. Есть только боль в сердце. И мысль, возвращающаяся к дням, которые канули в вечность. Впрочем, он никогда не чувствовал себя свободным: быть профессиональным революционером означает очень многое. Свобода требует от тех, кто борется за нее, сильнейшего напряжения.
Маруся…
Он видел ее маленькой девочкой с огромными глазами. Она смотрела в корзину со свинцовыми литерами, к которой ее маленькие пальчики находили «ее» букву «М». Корзина принадлежала Димитру Теохарову. Он действительно считал ее своей партийной типографией. К тому времени Марусе исполнилось восемь лет. Когда же она нашла свою букву «М»? Он напрягал память. Как долго у них в доме работала подпольная типография? Марусе уже исполнилось восемнадцать лет, и она теперь разносила отпечатанные нелегальные материалы. Он увидел ее в тяжелые годы: туберкулез уже проник к ним в дом. Несмотря ни на что, она сохранила твердость.
«Сначала сестра, потом мама, потом и я. Но у меня вроде прошло. Я сказал себе: «Только не от туберкулеза. Не хочу умирать от туберкулеза…» Он должен воевать! Он должен отомстить за маму, за маленькую сестренку, которая из-за нищеты ушла из жизни.
Перед мысленным взором Эмила предстал отец. Еще молодой. В доме у них собрания. В тырновском квартале тоже собрания.
Гешев теперь наверняка арестовал старика. Он беспощаден. Нет, он просто верен себе. И такое приходится испытывать на старости лет. Но Эмил не мог оставаться в руках Гешева. Ведь он знал так много. Отец наверняка понял, почему он совершил побег. Ему даже казалось, что отец сам предложил бы ему это, если бы у них появилась возможность поговорить с глазу на глаз.
Эмил разжег костер. Внизу полыхал пожар. Горела столица. А над ней — чистое звездное небо. Сердце у Эмила ныло. И все же не так-то легко сломить человека, нашедшего в себе силы сначала попытаться покончить жизнь самоубийством, а потом ускользнуть от полицейских агентов.
Эмил стал осматривать свои вещи. Ему казалось, что в горах ему придется пожить еще дней десять — пятнадцать. Все его вооружение — перочинный нож из Габрово. Свадебный подарок Ивана. Ах, этот Иван! Может быть, он поэт? Или мечтатель? Так или иначе у зятя поэтическое дарование было налицо. Иван работал круглосуточно, причем на самом опасном участке борьбы…