По веткам дерева, росшего над шалашом, бегала белка. Эмил, чтобы она не убежала, сидел неподвижно. Улыбался. А она мыла лапками мордочку.
Когда-то, лет восемь назад, Белина спросила Эмила, уж не из железа ли сделаны коммунисты. Ей хотелось хоть немного быть похожей на них. Теперь она в Дирекции полиции. Она вправе считать, что похожа на них.
Свекор казался ей стариком, ожившим из святого писания, по-библейски мудрым, человечным, как в сказках, верящим в торжество правды.
Еще когда он познакомился с Белиной…
Эмил все еще считал, что поступил тогда как молокосос, как мальчишка. Тридцать четвертый год. Он стоял и смотрел на окно дома на противоположной стороне улицы. Ему улыбались две девочки. Эмил взял бинокль и стал рассматривать их.
А утром он уже ломал голову над тем, как бы познакомиться с той, у которой была большая русая коса. Но ничего не мог придумать. Другая девушка на первый взгляд показалась ему несколько грубоватой. Наконец он принял решение стоять у входа в ее дом и ждать. И как только она выйдет…
Как обычно, утром он пошел за газетой. Девушка с косой как раз возвращалась из булочной. Они посмотрели друг другу в глаза: Эмил ног под собой не чуял. Оба улыбнулись. Девушка покраснела, потом нахмурилась.
— Извините… Я хотел с вами познакомиться, — с трудом проговорил Эмил.
…Внизу София полыхала пожарами. Но постепенно пламя утихало. Наверное, пожарная команда, войска, жители пытались укротить огонь. Белка по-прежнему сидит на ветке. Внизу, под горой, шумит река. Откуда-то доносится птичий гомон. В нем столько жизни, солнца, радости! Эмил неподвижно сидел у костра и смотрел на огонь, а мысли уносили его в прошлое.
…Он и не думал, что ревнив. И вдруг почувствовал, что напряжен, как натянутая струна. Свет от множества ламп отражался в озере Борисовского сада. Играл оркестр. Кругом толпилась молодежь. Белина вся сияла от радости. Они танцевали. И вдруг какой-то незнакомец пригласил ее танцевать. Помрачневший Эмил разрешил. Пока она не вернулась, он молча кусал губы.
— Пойдем. — И он встал.
Белина пошла рядом с ним.
— Эмо, куда мы идем?
Он набирался смелости предложить ей стать его женой.
— Эмо, куда мы идем?
Эмил вспомнил отца, встретившего их со слезами радости на глазах:
— Хорошо, сын. Значит, решили создавать собственное счастье? Семью? Хорошо! Будьте счастливы!
…Он помнил все подробности церемонии венчания: прикосновение холодного металла венчальной короны ко лбу, дрожащие руки Белины, благословения попа, от которого разило мастикой, полумрак церкви святого Георгия, своего отца, вставшего перед входом в церковь так, чтобы видеть сына и сноху и в то же время не переступать порога этого храма глупости и хитроумной спекуляции доверием людей.
Февраль тридцать пятого года…
Шел дождь. Стало холодно. Уже конец мая, а здесь все равно что в последние дни февраля в городе.
Эмил двигался с трудом. Его измучила высокая температура. Беспрерывно кружилась голова. Случилось то, чего он особенно боялся. Он заболел.
Эмил уже не утешал себя тем, что быстро поправится. Он знал свои силы и знал болезнь. Нет тепла. Не хватает продуктов. А лекарства? Две таблетки аспирина, случайно найденные в кармане, уже проглочены, а пользы от них никакой.
Он боялся, что уходит из жизни, а полиция тем временем вытягивает душу из арестованных из-за него, умирающего. И решил так: как только почувствует, что конец близок, если к тому времени не свяжется с товарищами, спустится в город и сдастся. Появление Эмила в полиции превратит торжество Гешева в еще одно его поражение.
Единственное, что он мог сделать, это оттянуть самый тяжелый период болезни. И он начал собирать крапиву и есть терпкую зелень. Она заменит продукты. А может быть, и лекарства.
Как и договорились, Манол пришел в воскресенье. Он рассказал, что Мария Молдованова арестована. Эмил потемнел. Девушка стояла у него перед глазами, и сердце его разрывалось на части.
Арестовали и Бончо Белинского, этого тихого больного человека.
Арестовали и Елизавету Пееву. И их сына Димитра. Кого еще арестовали, Манол не знал. Эмил был потрясен.
Манол потерял веру в себя. Он готов был отказаться помогать Эмилу, несмотря на то что полиция не наблюдала за ним. Он договорился о новой встрече в километре от шалаша. Эмил обещал перенести шалаш, потому что место было выбрано неудачно — чересчур близко от реки, где могли проходить люди. Эмил верил и не верил Манолу. И это было самое страшное. Эмил допускал, что Манол не выдержит, если Гешев случайно нападет на его след и арестует.