— Господин генерал, как мне стало известно, к ведению следствия по делу доктора Пеева привлечены опытные следователи. Позиция этого большевика любого может вывести из равновесия. Он считает, что служение Москве — в интересах Болгарии. Но ведь оно направлено против моего отечества. Поэтому наши люди должны вырвать у него имена интересующих вас генералов.
— А Никифоров?
— О нем… — Фон Брукман пожал плечами, потому что Кочо Стоянов перешел на визг, вскочил со своего места и встал в такую позу, словно собирался замахнуться для удара. — В отношении его ваш государь… его величество имеет некоторые соображения. Думаю, что он пожелает, чтобы к нему привели арестованного генерала. Если вам удастся присутствовать на этой встрече…
Откинувшись в кресло, Кочо Стоянов молчал. Встреча с немцем явилась для него ушатом холодной воды. Он не мог не заметить, что за сообщением о вероятной встрече царя с разжалованным генералом скрывается угроза его намерениям. Неужели его величество уже проявляет беспокойство по поводу того, как скажется исход войны на нем самом? Что он собирается предпринять? Кто советует ему поступать именно так? Не левые же силы, которые в той или иной форме поднимают голову, чтобы бороться против него, против самого верного короне офицера?
— Господин Брукман, не знаю, что подумают в Берлине о моих намерениях, но в ближайшее время я попытаюсь прикончить Никифорова.
Военный атташе рейха поперхнулся:
— Какой смысл?
— Просто у царя станет меньше врагов.
Воцарилось молчание. Фон Брукман представил себе, какой эффект даст подобная мера, каков будет отзвук во дворце, среди генералитета и политических деятелей царства. Но разве Никифоров не ценнее живой? Разве он не приманка, с помощью которой можно выявить и схватить наивных, видящих в мечтах, как красные полки маршируют по Софии?
— Свое мнение я сообщу завтра вечером, господин генерал. — Полковник кивнул и попытался налить коньяк, но никак не мог попасть в бокал и лил его на скатерть. Рука военного атташе дрожала. Раз один генерал покушается на другого, чтобы ликвидировать его, значит, дела обстоят не так, как их преподносят в официальных бюллетенях информационных служб. И положение не столь стабильно, как это кажется с балкона дворца или из окна министерства внутренних дел.
Кочо Стоянов пришел в Дирекцию полиции после полуночи. Гешев сидел без сил в глубоком кресле и шепотом давал распоряжение одному из полицейских сварить тройную дозу кофе и не класть много сахара.
Он даже не встал. Только махнул рукой:
— Только что отправил Пеева в камеру. Из сил выбился. Немцы взялись за него со своими машинками, пускали ему кровь, жгли раскаленным железом. Тот терял сознание. Они приводили его в чувство. Потом все начиналось сначала. Вызывал его, чтобы допросить, а он — ни слова. Не знаю, как ему развязать язык.
Генерал сел рядом с полицейским.
— Послушай, давай прикончим Никифорова.
Гешев вытаращил на него глаза.
— Никифорова? Так он же еще ничего не рассказал нам!
Они замолчали. Оба знали, что это значит: его величество хочет знать, есть ли другие генералы, замешанные в деле Пеева и работавшие на советскую разведку, не готовили ли Пеев и Никифоров военный переворот, а если да, то кто участвовал в заговоре? Надо заставить обоих рассказать все.
— Прикажи снова привести мне Пеева!
Гешев развел руками и сказал:
— Невозможно. Если соблаговолите посмотреть на него, поймете почему. Еще один удар — и он умрет. Он не нужен мне мертвый. Мне за это голову оторвут. Немцы умеют работать так, чтобы допрашиваемый оставался на грани смерти, но не умирал. Вот так-то, господин генерал.
Стоянов ругался себе под нос. Руки у него дрожали.
— Что же это получается, Гешев? Мы вроде сильные, а вот…
— Не знаю, господин генерал. Если бы была моя воля, я бы собственными руками ухлопал тысяч пятьдесят.
Разочарованный, генерал встал и вышел из кабинета Гешева. Шофер дремал в машине. При появлении хозяина сразу же вскочил.
— Домой!
— Есть домой!
Он жил один. Без близких. Никого не хотел видеть около себя. Так чувствовал себя много лучше. Генерал дремал в машине, сидя рядом с шофером. Пытался думать, но не мог: слишком много выпил в тот день.
Дома сразу же разделся и лег на диван. Заснул тотчас.
Его разбудил резкий телефонный звонок. Уже наступил день, и солнце ярко освещало комнату. Он поднял трубку и замер. Звонил секретарь Богдана Филова. В трубке послышался хриплый голос: