– Разве мы не могли бы поехать в Испанию вдвоем?
– И оставить его сидеть дома по воскресеньям одного?
Июнь только начался. Ничего еще не было решено. Им пока хватало дел и с переездом.
Эмиль отказывается спать. Он ощущает потребность слушать снова, однако мысли его становятся все более расплывчатыми. Внезапно он начинает злиться на жену за это ее похрапывание, которое мало-помалу подчиняет себе его собственное дыхание. Сейчас он уснет без всякой уверенности в том, что внезапно проснется, как это случилось с ним прошлой ночью.
Бланш по ночам не просыпалась. И будильник ей был не нужен. В шесть утра, с разницей в две-три минуты, она открывала глаза, бесшумно выскальзывала из постели и, с халатом и тапочками в руках, шла на кухню.
Даже в доме на улице Фран-Буржуа ей удавалось без шума закрывать дверь, которая была не совсем прямоугольной.
Смешно было вот так ожидать чего-то, что, возможно, не произойдет. Гордиться собой он не мог. Что бы он сказал в свое оправдание, если бы его застигли прильнувшим ухом к стене?
Бланш он не боялся. Она была его женой. За все пятнадцать лет супружеской жизни она ни разу ни в чем его не упрекнула. Также ни разу не отпустила она в его адрес и ни одной, пусть даже самой безобидной, шпильки, как это делает большинство жен.
Все же он боялся ее мнения, смутной искорки, вспыхивавшей в ее глазах, настойчивого, вопрошающего взгляда.
Поскольку накануне он спал, то не слышал, как подъехала машина, и проснулся лишь от звука голосов. Вероятно, мужчина приехал на автомобиле. Утром он заметил у тротуара спортивную машину с открытым верхом, вишневого цвета, резко выделявшуюся на сером фоне большинства других автомобилей.
Их машина...
Перед глазами у него все поплыло, и когда он разомкнул веки, то сквозь ставни проникал уже не свет уличных фонарей, а утреннее солнце. Он пощупал рукой постель рядом с собой. Бланш уже встала, и ему показалось, что он чувствует запах кофе
Он был угрюм, недоволен собой. Недоволен одновременно и тем, что уснул, и тем, что пытался продержаться без сна.
А следовало бы радоваться. Белые стены, приглушенного мягкого оттенка, скорее, даже цвета слоновой кости, без единого пятнышка, без единой трещинки. Это вам не тусклые, местами отклеивающиеся обои в цветочек на улице Фран-Буржуа и даже не обои в домике его отца в Кремлен-Бисетре.
Многие годы, в сущности всю жизнь, он ненавидел обои в цветочек, которые воплощали в его глазах некий склад ума и состояние души.
Он вспомнил одно лето, когда ему было семь или восемь лет. Простые люди в те времена еще не стремились ни на пляжи, ни за границу.
Некоторые вовсе не брали отпуска. Другие ехали куда-нибудь в деревню, к старикам родителям, где главным развлечением была ловля лягушек в прудах. Все воняло навозом. Спальни тоже. Рано утром просыпались от мычания коров.
Он еще продолжал ездить раз в неделю в КремленБисетр поцеловать отца-вдовца и пенсионера, до того сорок лет проработавшего школьным учителем. Среди многоэтажных жилых зданий стояли три домика из строительного камня, и как только открывалась дверь, было слышно тиканье медных настенных часов в с головой.
Теперь стены вокруг Эмиля были светлыми, без всяких следов жизни прежних обитателей.
Они были первыми. Одно из зданий, с восточной стороны, было не достроено, и гигантский кран тянулся своей косой рукой к небу.
Кроме комода, тумбочки и маленького овального столика в спальне из мебели стояла лишь кровать: больше не было никакой нужды держать огромный платяной шкаф орехового дерева, который занимал все место на улице Фран-Буржуа.
Он ничего не сказал два дня назад, когда вплотную к стене поставили кровать. Он взглянул на комод – свадебный подарок тетки Бланш, – тумбочку, низкое кресло, покрытое тусклым чехлом.
Переезжая, они с сожалением расстались с некоторой своей мебелью, ставшей бесполезной либо занимавшей слишком много места.
Сейчас он угрюмо смотрел на то, что они привезли.
Он еще не говорил об этом с Бланш. Он сделает это позже, через несколько недель. Она более консервативна, чем Он, более сентиментальна, и он был готов к тому, что, лишь подчиняясь его желанию, Бланш согласится расстаться, например, с их кроватью.
Для нее кровать являлась символом их совместной жизни, их союза, любви, рождения Алена, их радостей и легких недугов на протяжении пятнадцати лет.
Он толкнул дверь ванной комнаты. Там под струей душа стоял голый Ален.
– Который час? – спросил мальчуган.
– Половина седьмого.
– Завтрак готов?
– Я не был на кухне.
– Маму не видел?
– Нет еще. Знаешь, думаю, нам лучше выходить из дома на десять минут раньше. Вчера я отвез тебя прямо к началу занятий и у меня едва хватило времени припарковаться.