Ним не сомневался: сегодняшний блэкаут – всего лишь начало, горький аперитив, а впереди ждут гораздо более масштабные и длительные отключения, которые начнутся уже через год или два. К сожалению, больше никого это не волновало. Даже в ГСС, где у многих был доступ ко всей информации и прогнозам, царило благодушие: «Не стоит беспокоиться, все будет хорошо. Как-нибудь да справимся».
А пока что – не надо раскачивать лодку и создавать панику.
На протяжении последних месяцев только три человека в «Голден стейт» настаивали на изменении политики: он сам, Уолтер Толбот и Тереза Ван Бюрен. Действовать, считали они, нужно менее деликатно.
Все трое были уверены, что пора прямо и недвусмысленно предупреждать и население, и прессу, и политиков о подступающем дефиците электроэнергии, которого невозможно избежать, но который можно смягчить – если немедленно начать строить новые электростанции и вводить болезненные, непопулярные ограничительные меры. До сих пор, однако, верх брали сторонники другой тактики: поменьше беспокоить власти штата. В результате изменений так и не последовало. И вот теперь Уолтер, один из трех паладинов энергосбережения, погиб.
Ним вновь ощутил острый приступ горя. До сих пор слезы удавалось сдерживать; сейчас, когда рядом никого не было, он дал себе волю. По щекам побежали два ручейка. Отчаянно хотелось сделать для Уолтера хоть что-то, пусть даже совсем эфемерное. Помолиться? Ним попытался вспомнить «Кадиш скорбящих» – иудейскую молитву, которую время от времени слышал на поминальных службах: ее в присутствии десяти других иудеев обычно произносил ближайший родственник. Губы беззвучно задвигались, с трудом выговаривая слова на древнеарамейском: «Йитгадал вейиткадаш шемэ раба. Беалема ди вера хирутэ веямлих малхутэ…» Дальше он не помнил – и насколько же абсурден его порыв.
В жизни Нима случались моменты, когда он, как сейчас, инстинктивно тянулся к вере, стремясь ощутить себя частью своего народа. Но эта дверь была для него закрыта. Путь к религии, по крайней мере к активно практикуемой, ему отрезал отец, Исаак Голдман, приехавший в Америку из Восточной Европы, – юный иммигрант без гроша в кармане и пламенный социалист по убеждениям. Сын раввина, Исаак решил для себя, что иудаизм и социализм несовместимы, и отверг религию предков, чем разбил сердце родителям. Даже сейчас, в восемьдесят два года, он не переставал высмеивать иудейское Писание: «Скучный треп Авраама с Богом и дурацкие выдумки про избранный народ».
Ним вырос, принимая выбор отца как данность. Семья Голдман не отмечала священные праздники – Песах, Рош ха-Шану, Йом-Кипур; теперь уже третье поколение, Лия и Бенджи, дети Нима, росло в отрыве от еврейского наследия и культуры – так бунт Исаака против традиций аукался вновь и вновь. Предполагалось, что у Бенджи не будет бар-мицвы, и Нима порой одолевали сомнения: положим, для себя он определился, но имеет ли право лишать детей пяти тысяч лет иудейской истории?
Задумавшись о семье, Ним вспомнил: он так и не предупредил Руфь, что задержится допоздна. Он потянулся под приборную панель за радиотелефоном – эту роскошь обеспечивала компания, она же и оплачивала счета. Дождавшись ответа телефонистки, назвал домашний номер. Раздались гудки, затем детский голос:
– Резиденция Голдманов, Бенджи Голдман у аппарата.
Ним улыбнулся. В этом был весь Бенджи, такой аккуратный и организованный в свои десять лет, в противоположность Лие – та, хоть и старше его на четыре года, была ужасно безалаберной и на телефонные звонки отвечала небрежным: «Але!»
– Это папа. Звоню из машины. – Семья знала, что это значит: говорить одновременно нельзя, надо делать паузы после реплик. – Дома все нормально?
– Да, сейчас нормально. Только свет отключали. – Бенджи хихикнул. – Ну, ты, наверное, знаешь. Папа, все часы я подвел.
– Молодец. Да, про отключение знаю. Дай трубку маме.
– Тут Лия хочет…
В трубке послышалась возня, потом голос дочери:
– Привет! Мы по телику новости смотрели. Тебя там не было. – Она говорила с осуждением. Дети привыкли, что от лица ГСС по телевизору выступает отец. Вдруг, если его не будут показывать, Лию станут меньше уважать друзья?
– Прости, так вышло. Слишком много всего навалилось. Позови маму к телефону.
После очередной паузы он услышал тихий голос Руфи:
– Ним?
Он нажал кнопку приема:
– Целую ораву надо от телефона отогнать, чтобы тебя услышать.
Не прекращая разговора и держа баранку одной рукой, он перестроился. Мелькнул дорожный указатель: до поворота на Сан-Рок оставалось полторы мили.