Однако «порушено» было уже столько много, что было уже не совсем понятно, как хоть что-то в этих отношениях теперь налаживать. Пантелеймон Кондратьевич с работы буквально не уходил, и Виктору Семеновичу с Лаврентием Павловичем пришлось очень много различных проблем решать. Очень-очень много, а люди с возрастом производительность труда заметно сокращают и часто очень сильно переутомляются. Очень-очень переутомляются, поэтому Алексей даже не сильно удивился, когда ранним утром четырнадцатого марта, в самом начале седьмого, к ним прибежала Лена, чтобы сообщить очередную новость. Он лишь мысленно стал прикидывать, сколько лет он «дополнительно дал» этому удивительному человеку, ведь в свое время Алексею Павловичу попала на глаза бумажка, в которой говорилось, что товарищу тогда в любом случае оставалось прожить максимум пару лет из-за того, что он, скорее всего, слишком много радиации успел хапнуть. И получалось, что добавил он не так уж и много, а мысли его ушли в направлении «а что бы еще можно было сделать». Поэтому, когда встрепанная Сона зашла на кухню и недовольным голосом поинтересовалась, какого хрена Лена в такую рань в гости завалилась, Алексей как-то очень спокойно ответил:
— Лаврентий Павлович умер, сегодня ночью. И я надеюсь, что венгры нам за это заплатят. Я очень постараюсь, чтобы они заплатили, лично постараюсь…
Глава 25
Венграм Алексею мстить за Берию не пришлось: Лена, которую включили в комиссию по расследованию причин смерти Лаврентия Павловича, ему сказала, что Берия умер «из-за общей изношенности организма»: он не только лучевую болезнь в Спецкомитете заработал, но и сильное отравление тяжелыми металлами. Последнюю неделю жизни Берия провел в Центральном госпитале КГБ, а за неделю до этого он ей присвоил очередное звание подполковника (звание полковника мог присвоить уже только Верховный Совет) и работу участкового врача она потеряла, став заместителем начальника этого госпиталя. Но переезжать в предложенную ей квартиру рядом с госпиталем Лена не захотела (так как возле Тимирязевки «район был зеленый и детям тут лучше») и с Вороновыми постоянно общалась. И она объяснила, почему, например, Лаврентий Павлович под разными предлогами от обеда у Вороновых отказывался: он последние полгода сидел на очень жесткой диете. Но и диета помогла ему до последнего лишь определенную работоспособность сохранять, но все равно он «по-прежнему, занимаясь всеми делами сразу», работать уже не мог. И по венгерскому вопросу никакой работы уже вообще не вел, так что «за Берию» венгров наказывать было бы неправильно.
Впрочем, они, как оказалось, сами себя сильно наказали. За прошедшее с момента бунта время в Мукачево был выстроен и запущен небольшой, но важный завод, на котором уже в СССР стали изготавливать задние мосты для львовских автобусов, а после нового года туда из Венгрии перебралось около сотни бывших рабочих с завода, выпускающего «Икарусы» — и венгерский завод так и остался без заказов, а его рабочие — без работы. Тем более, что междугородних автобусов уже в Ельце выпускалось больше, чем Венгрия могла произвести, а на «второй площадке» этого завода готовилось производство уже городских автобусов ЗиС-128. И Алексей в подготовке этого автобуса тоже «поучаствовал», предложив на них ставить раздвижные двери той же конструкции, какая использовалась в последние годы жизни Алексея Павловича «в другой реальности». Конструкцию специалисты оценили, и теперь группа инженеров работала над тем, чтобы такие же двери ставить и на готовящиеся к производству на ЛиАЗе автобусы ЗиС-158. На самом московском заводе эти автобусы делались со «старыми» дверями, но в Москве выпуск автобусов намечалось прекратить уже к лету — но в целом с автобусами в СССР проблем уже не предвиделось и шансов у венгров выйти на этот рынок оказались нулевыми.
А еще близкими к нулю стали шансы на продажи в Союзе мотоциклов: тут уж чехи подсуетились и буквально за пару месяцев своими «Явами» перекрыли остановленные поставки «Панноний». Причем они сумели и цену на свои мотоциклы сделать поскромнее, но все равно по цене они отечественным заметно проигрывали и чешские поставки полностью «закрыли» нужду в импорте этих машин, а заводы в Коврове, Минске, Ижевске, Ирбите и Киеве за это очень небольшое время производство мотоциклов увеличили чуть ли не на четверть — и теперь эти полезные (особенно в сельской местности) «транспортные средства» постоянно были в продаже, причем их продавали в специальных (но не мотоциклетных) спортивных магазинах. Все мотоциклы продавали, кроме ирбитских «Уралов»: эти мотоциклы армия гребла как не в себя и крестьянину их купить было трудновато. Но тоже возможно — а для Венгрии этот рынок закрылся полностью, и, похоже, навсегда. Единственное, что Пантелейцмон Кондратьевич решил все же у венгров заказывать из промышленной продукции — это речные теплоходы, но наплозодах много денег все же не заработать. Так что осталась лишь легкая и пищевая промышленность, но и тут Иосиф Виссарионович поставил очень жесткие условия: те же консервы, поставляемые в СССР, должны быть «не дороже болгарских», а по одежде и обуви цены должны стать конкурентоспособными с продукцией ГДР и Чехословакии…