В центре перехода, среди ярко-желтого свечения ламп, прикрытых овальными абажурами вдоль стен, сидела на полу, подложив под себя чехол, девушка с гитарой. Она с нежностью своих худых пальцев перебирала струны и что-то напевая тихо шептала, слабо шевеля губами. На ней были в дырках, потертые джинсы; потерявшая всякий вид серая тонкая куртка, размера на два больше ее самой, и совсем невзрачная, вся в катышках и складках шапка на голове. Все волосы девушка спрятала под ней – ни одна прядь не показывается наружу.
Ожидая, что девушка сейчас начнет петь, Петр поодаль от нее, наблюдая, простоял с минуту. Она смотрелась настолько жалко, что он и не ожидал от нее никакой иной, а только трогательной, слезливой песни. Но не дождавшись, Петр сделав шаг, дошел до цетра перехода, где поравнялся с девушкой, снял свой рюкзак, достав от туда чекушку коньяка и положил в карман. Небрежно бросив рюкзак на пол у стены, он сел напротив девушки. Вновь достав коньяк, он отвернул крышку, запрокинул голову, а когда пил, расслышал молчание – тишину струн. Быстро опустив голову, он увидел голубовато-серые глаза девушки, с кромкой, как темным колечком обведенные в зрачке. Она смотрела сурово, строго, как с осуждением, но последнее – это только первое впечатление.
Девушка тут же опустила глаза к тощей руке, которой нежно продолжила перебирать струны гитары. За те несколько секунд, Петр успел рассмотреть, насколько девушка отталкивающе некрасива, особенно худобой своего пожелтевшего, болезненного лица. Сверху впалых щек словно торчали две скулы, выпячивающиеся над провалившимися глазами, а нос будто остро вытянулся и приподнялся над тонкими, почти незаметными губами; и голова ее казалось невероятно большой относительно худой шеи, а шапка чуть ли не огромным черным колпаком.
Дыхание само замерло от нахлынувших противоречивых чувств. Его взгляд не отрывался от шапки девушки, складками напяленной на ее голову. А она все продолжала перебирать струны, играя чуть слышно, но очень красиво, и нашептывая немые, будто таинственные слова своими тонкими губами.
Как раздвоено-единая мысль пронеслась перед глазами. Внешне девушка казалась даже не некрасивой, а отталкивающе страшной, что смотреть на нее невозможно было иначе, как с жалостью и отвращением, будто она – это уродливая пятно на столе, которое лучше поскорее вытереть, потому как портит весь вид поверхности. Но она и красивая, и красота ее – заметил Петр – лежит за этими серо-голубыми просторными строгими глазами, словно темным колечком обхваченные кромкой вокруг. И нельзя назвать девушку страшной, несмотря на ее желтое исхудалое лицо и слишком тонкую шею, потому как глаза ее повествуют о более существенном, важном, красивом и интересном, нечто спрятанном за ними – мыслю не улавливаемом. Взгляд незнакомки оставляет где-то позади все эти неважные черты ее лица.
Девушка вновь приподняла голову и посмотрела на Петра исподлобья, не мало удивившись – но не выказав то глазами, – что он так и не сдвинулся с места, не встал, не ушел, оставив ее одной в пустующем, сварливом в эхе переходе. А Петр все продолжал смотреть и слушать, в памяти держа идеальный круг темной кромки глаз.
Вскоре рука ее тяжело опустилась вниз, как сорвав жизнь мелодии струн, и девушка, не поднимая своего лица, встала с гитарой в руке и подняла чехол, на котором сидела. Поместив в него инструмент, она закинула лямку на свою худую спину и пошла к лестнице перехода. Когда девушка уже завернула на ступеньки, Петр, все это время пристально наблюдавший за ней, как очнувшись, подскочил с места и подобрав рюкзак побежал за ней. Он остановился на второй ступеньке, потому как увидел, что девушка, услышав его, обернулась назад, почти не поднимая головы. Она уже была наверху. Ничего не сказав, незнакомка пошла дальше. За ней пошел и Петр. Он догнал ее, но никак не решался поравняться с ней, и на два шага шел позади. Девушка же делала вид, что ничего не замечает, или не хотела замечать, либо вовсе ей было все равно.
Так шли они долгие минуты без слов, а только ногами стуча по асфальту. Около поворота во двор девушка быстро обернулась к следующему за ней Петру – уже с поднятой к нему головой – и решительно, словно облекая взгляд в слова, строго сказала:
– Не надо за мной идти.
Петр встал на месте, не двигаясь и ничего не ответив. Он только смотрел как девушка уходит в неосвещаемую фонарями темень двора. «Красивая», - произнес он про себя, и это слово, пробудив его, дало сил выкрикнуть ей вслед:
– Я завтра буду там!
Незнакомка обернулась, и с секунду молча смотрела на него.
– Но меня там не будет, – сказала она и пошла дальше.