На следующую ночь, точно в это же позднее время, только теперь следуя от съемной квартиры, Петр, подойдя к лестнице перехода, первым делом прислушался. Как и вчера – снизу доносилась притягательная и жалостливая мелодия поддрагиваемых рукой струн. Девушка сидела также и на том же месте, сделав вид, что даже не заметила, как напротив нее, прислонившись к стене сел на пол Петр.
Она конечно видела – краем глаза распознав его силуэт, и почти незаметно, но своими худыми пальцами тощей руки стала более звонко и одновременно более нежно перебирать тугие струны гитары. Как и прошлой ночью, девушка своими тонкими губами сама себе шептала немые, только ей известные слова.
Петр не был пьян, но и вполне трезвым тоже. В выходные дни между сменами не первый год он заполнял дырявый сосуд отсутствия смысла и всякого отчетливого вектора своей жизни крепким алкоголем. Правда, тем уже и довольствуясь, потому как вполне принял градус за достойную подмену. Одно сегодня отличает его от дней прошлых – Петр, ожидая этой ночи, старался употреблять меньше. А девушка все играла и шептала, и так хотелось увидеть ее глаза – с прошлой ночи застывший образ.
– О чем песня? – интонацией стараясь скрыть особый интерес, спросил он.
Девушка подняла голову, посмотрела на него обворожительно-строго, с присушей ей суровостью, но ничего не ответила. За место этого пальцы ее стали ласкать струны немного громче, и с губ ее на выдохе понеслись слова:
На деревьях листва увядает,
В предверии осени осыпаясь;
И солнце теплое убывает.
А я с жизнью прощаюсь!
Люди ночами засыпают,
Каждым утром пробуждаясь;
И месяц блеклый убывает.
А я с жизнью прощаюсь!
За ночью следует заря,
За горем всегда отрада.
Может я закрою глаза,
И открою их когда-то.
Брякнув последней струной, рука ее как упала, свесившись над коленями потертых, порванных в некоторых местах джинсов. Голова застыла лицом вниз – тоже как повиснув. Слабо, но можно было расслышать, как девушка медленно, с тяжестью на сердце выдыхает, но как собравшись, она чуть приподняла голову и продолжила нежно ласкать струны своими пальцами.
– Страшно? – неожиданно сорвался с Петра слог сострадания. Если бы девушка подняла на него лицо, то увидела бы произнесенное и в глазах, но услышанного было достаточно. Снова она замерла, будто что-то обдумывая, потом резко встала и положила гитару в чехол.
– Не смей идти за мной, – потребовала она не глядя на Петра. В ее голосе не было обиды, не было и злобы за вопрос, и сказала девушка так только потому, что действительно не хотела, чтобы он ее проводил до перекрестка как в прошлый раз.
Девушка с гитарой ушла, а Петр как и всю прожитую жизнь остался один в пустом переходе среди ярко-желтых абажуров; и даже эхо решило помолчать.
Следующей ночью, девушка с впалым лицом и красивыми глазами, спустившись по лестнице и только завернув в длинный проход перехода, тот час встала на месте, увидев уже сидящего у стены Петра. Все также, только за место чекушки в его руке была небольшая черная фляга того же объема. Сразу заметив, он посмотрел на нее – стоящую поодаль; она же, будто не решалась, и оставаясь на месте, тоже всматривалась в глаза Петра, будто что-то в нем изучая. Сдвинувшись, девушка пошла дальше, к центру перехода – своему уже постоянному месту, а когда вытаскивала гитару из чехла, бросила на Петра более обыкновенного строгий свой взгляд.
– Хочешь? – протянул он флягу.
– Я не пью, – как обижаясь ответила она.
Ночь за ночью в пустующий переход спускалась девушка с гитарой, иногда первой, а иногда после Петра. Каждой раз приходил он все чаще опережая ее, специально выходя заранее. Раз за разом они сидели молча, а незнакомка все красиво играла на гитаре и шептала неслышные слова. Петр все смотрел на ее шапку, при случае стараясь поймать ее суровый взгляд, чтобы насладиться спрятанной в них красотой незнакомки. Бывало, за все время никто и слова друг другу не скажет, и лишь девушка, поднимаясь, буркнет себе под нос:
– Не смей идти за мной, – и Петр послушно оставался в переходе, провожая взглядом ее – маленькую и тощую с большой гитарой на спине – до самой лестницы.
Были редкие ночи, когда на вопрос Петра девушка отвечала будто случайно.
– Ты болеешь? – столько дней больше всего волнуемый одним лишь этим вопрос, спрашивал он.
– Да, – кратко ответит девушка, будто речь совсем не о ней.
Но чаще всего незнакомка молчала, продолжая перебирать пальцами струны инструмента и неслышно двигая тонкими губами.
– Как тебя зовут? – так и не узнал он ее имя.
Когда в ответ девушка только молчала, она поднимала на него свои нежно-строгие, красиво-суровые глаза, как напоминания, что в музыке часто больше ответов, нежели в словах.
Один раз между ними, среди песни ее пальцев, завязался краткий разговор.
– Откуда эта мелодия?
– Не откуда, – не отрываясь холодно ответила девушка.
– Красивая, – искренне сказал Петр.
– Возможно, – нехотя согласилась она.
– Ты красивая, – наконец осмелился он.
Девушка резко подняла тонкое свое лицо с серо-голубыми с необычайной темной кромкой глаза, но взглядом разбавленные яркой каплей женской обиды. Она быстро, нервно вскочила, но тут же, не удержавшись на слабых своих ногах, повалилась обратно, ударившись спиной о стену. Было видно, что девушке очень больно: она зажмурила глаза и не простонала только лишь совершив усилие над собой.
Петр вскочил с места, желая помочь, хотя бы тем, чтобы подать ей руку.
– Уйди! – сразу крикнула она, кинув в него откровенно-неприкрытый гневный взгляд. Слово это эхом понеслось по всему переходу, выбегая на пустую улицу. – Не смей больше сюда приходить! – сказала она и встала, забрав с собой гитару и чехол.
Следующей ночью девушка только увидев Петра у стены перехода, не раздумывая обернулась назад и ушла поднявшись обратно по ступенькам. Четыре дня, вернее ночи, ее не было в переходе, а Петр – с работы ли возвращаясь, или с квартиры приходя – все ждал ее у стены, надеясь увидеть незнакомку вновь. На пятый день – а это последняя ночь смены – девушка пришла, и молча села напротив Петра, положив на пол чехол от гитары. Словно и не было обиды, она как прежде нежно заиграла худенькими своими пальчиками по струнам габаритной гитары.
– Я уже думал…
– Молчи, – перебила она и он больше не сказал ни слова.
Час девушка выпускала из рук нежную мелодию и шептала неслышные, но явно красивые слова, ведь казалось, тонкие ее губы преображались, становясь столь же прекрасными, как глаза. А Петр только сидел и смотрел на ее шапку и руки, безуспешно стараясь поймать шепот ее губ, будто смешавшийся в серо-голубом оттенке.
– Если хочешь завтра прийти, то без этого, – положив гитару в чехол, махнула она подбородком в сторону фляги. – Иначе лучше вообще не приходи, - добавила она закидывая лямку на плечо.
– Не иди за мной, - поставив точку в этом «вечере» проговорила девушка и пошла на выход.