Мы приехали на место уже затемно. Но замок, находившийся на горе, был хорошо виден. И мне вдруг померещилось, что я уже видел его когда-то, наверное, на каких-то фотографиях или по телевизору. «Ведь это знаменитый замок, — подумал я, — как-никак достопримечательность».
Мы вышли из машины, когда совсем стемнело. Генрих приказал водителю ждать нас. Мы стали подниматься по узкой заснеженной тропинке. Потом мы сошли с неё и оказались в сосновом лесу. Гиммлер остановился, я тоже. Он огляделся по сторонам, опустился на корточки, нагнулся и начал, как мне показалось, что-то искать в снегу. Приглядевшись, я с трудом разглядел большой обледеневший валун, под который он засунул руку. Потом он встал и подошёл ко мне.
Через несколько минут из-за деревьев показались двое. Они были в странных тёмных очках. Один из них подошёл ко мне и сказал что-то по-немецки. Другой, раскрыв сумку, висящую у него на плече, достал из неё ещё пару необычных очков. Одни он протянул Гиммлеру, другие дал мне.
— Надень очки, Макс, ты будешь в них лучше видеть, — сказал Гиммлер, — а то в этой темноте чёрт ногу сломит. Мы почти на месте.
Я надел очки, и всё вокруг осветилось, как днём.
Генрих поднял руку, указывая вверх и чуть наискось, и что-то удивительно знакомое было в этом движении. Вслед за одним из парней, встретивших нас, мы стали подниматься по хрустящему под ногами снегу. Другой парень шёл за мной. Оглянувшись, я увидел, как он чем-то вроде метлы заметает наши следы на снегу. Вскоре я увидел покрытую изморозью стену, ограждающую замок. Мы остановились перед огромным сугробом, над которым нависали обледеневшие ветки низкорослых елей.
Один из парней подошёл к сугробу. Сугроб, обсыпая снег с елей, раздвинулся, и перед нами оказалась поблёскивающая сталью дверь.
Мы с Гиммлером вошли в маленькую, пустую комнату с белыми стенами. Входная дверь за нами захлопнулась, наши провожатые остались за ней в лесу. Напротив нас была полированная дверь старинного лифта. Мы вошли в него, и лифт поехал вниз. Электрические бра, стилизованные под факелы, горели на его стенах.
— Десять этажей, — улыбнулся мне Гиммлер, — слишком быстро спускается, у тебя не закладывает уши?
— Нет, — ответил я, чувствуя, как от предчувствия чего-то неизвестного у меня больно колотится сердце.
Лифт остановился, и мы оказались в большом зале. Я с изумлением разглядывал его.
На мраморных стенах золотые инкрустации изображали какие-то мистические символы из египетской и индийской мифологии, сияли барельефы пентаграмм и «ключей Соломона» в обрамлении ивритских букв. В центральной части зала возвышалась бронзовая статуя человека в тоге древнеримского цезаря, с поднятой в нацистском приветствии рукой. Над ним слегка колебалась в воздухе небольшая пирамида, подобная той, что я встретил в подмосковном лесу, от неё исходил мерцающий розовый свет, освещающий зал и отражающийся от большой инкрустированной в пол свастики, со множеством расходящихся от неё лучей. Я подошёл к статуе, стараясь разглядеть её лицо, и почувствовал, что я бледнею.
— Узнаёшь себя, Макс? — спросил Гиммлер и засмеялся.
Я был ошеломлён — моё бронзовое лицо, со взглядом победителя, вызвало во мне ужас. Я перевёл взгляд на Гиммлера.
— Твой оккультный зал, Ральф. Здесь ты медитировал и общался с инопланетянами.
Я посмотрел на парящую под потолком пирамиду.
— Это только голограмма, Макс, она иногда появляется здесь.
Я молчал, пытаясь догадаться о том, что случится дальше.
Генрих с любопытством смотрел на меня.
— Что дальше? — спросил я.
— Теперь ты должен вспомнить себя.
— И каким же образом?
— Тут есть кое-какой аппарат… если ты — это ты, Ральф, и мы не ошиблись, то ты вспомнишь всё.
Мне стало очень страшно. Я испугался не только неизвестного аппарата, хотя при упоминании его в моей голове возникли образы гестаповских пыток. Я испугался того, что, когда Генрих убедится, что я не Ральф, он убьёт меня.
— Что за аппарат? — тихо спросил я.
— Инопланетное изобретение. Оно поможет тебе снова стать Ральфом.
— Аппарат, помогающий вспомнить прошлые жизни?
— Он не помогает вспоминать. В нём находится твоя предыдущая жизнь.
— Как это возможно?
— Каждая человеческая жизнь оставляет своё отражение в тонких мирах Вселенной. Мы научились извлекать её оттуда.
Он подошёл к выступающему на гладкой стене чётким барельефом пентаклю и нажал пальцем в середину его.