— Библия состоит из мифов, преданий и легенд, записанных древнееврейскими жрецами. А мифы рождались в народе, легенды создавал тоже народ на основе действительных и вымышленных фактов… Ты слышал что-нибудь о Содоме и Гоморре? — перебил себя Шатунов и, не дожидаясь от меня ответа, сказал — Это мифические города в древней Палестине, которые якобы были разрушены за грехи их жителей. Потому-то сейчас иногда и связывают с именами этих городов беспорядок и суматоху… Но не это главное. Я дам тебе прочитать то место из Библии, где говорится о разрушении этих городов.
Мы пришли в казарму, и он открыл тумбочку. Она была сплошь набита книгами.
«Когда же он успевает их читать?» — подумал я. Он достал из-под низу здоровенный фолиант с бумажной закладкой.
— Вот, прочти девятнадцатую главу до двадцать девятого абзаца, у меня там отмечено.
Я стал читать. В главе рассказывалось, как к жителю Содома Лоту пришли два ангела переночевать, как о пришельцах узнали все жители города и окружили дом Лота.
— Где люди, пришедшие к тебе на ночь? Выведи их к нам, мы познаем их, — сказали жители.
Лот стал защищать пришельцев, и тогда горожане решили выломать дверь. Но пришельцы ввели Лота в дом, а людей, бывших при входе, поразили слепотою…
Потом они велели Лоту вывести из города родных, потому что решили истребить это место.
Когда Лот с женой и дочерьми вышли, то один из пришельцев сказал:
— Спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть.
А дальше, через несколько абзацев, было написано: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь… И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастения земли. Жена же Лотов а оглянулась позади его и стала соляным столпом».
— Ну что ты на это скажешь? — спросил Шатунов, когда я кончил читать. — Если, конечно, отбросить всю эту чепуху о карах господа бога.
«Похоже, что этими ангелами (тогдашние темные земные жители в них и видели ангелов) и были космонавты, — подумал я. — Их прилет, конечно, заметили жители города и хотели посмотреть на посланцев космоса. Космонавты могли подумать, что на них совершается покушение и с помощью неизвестного оружия ослепили их.
Возможно также, что перед отлетом они велели уйти жителям из местности, где стоял космический корабль, потому что этот отлет сопровождался взрывом ядерного горючего и сильным излучением».
Много мыслей пронеслось у меня, пока Шатунов убирал книгу.
— Это еще один след возможного посещения нашей земли, — сказал Шатунов. — А раз к нам прилетали, значит, и мы можем, — Шатунов не договорил и смутился.
«Вот если бы подружиться с ним!» — почему-то подумал я в ту минуту.
Но друзьями мы так и не стали.
Он был замкнут и, вероятно, поделился своими мыслями только потому, что они распирали его голову, как, впрочем, и я в тот же день рассказал товарищам по курсу все, что узнал от Шатун он а.
Но какое-то хорошее чувство к этому неуклюжему и невзрачному на вид парню со светлыми глазами у меня зародилось. И это чувство теплилось во мне все годы.
Иногда я спрашивал себя: «Что же роднит Шатуиова с Лобановым, этим взбалмошным и самовлюбленным парнем, «сынком директора» (как мы иногда его называли)?»
Их дружбе-можно было только завидовать, хотя вся она состояла из споров и препирательств. «Этим парням вместе тесно, а врозь скучно», — говорили про них.
«Но ведь дружил же я когда-то со своим одноклассником Володькой Бариновым, с которым мы были тоже совершенно разные люди», — отвечал я себе.
Все эти пять дней в учебном центре мы думали о новых самолетах, только разве, ложась спать, кто-нибудь из женатиков бросал реплику:
— Эх, жизнь холостяцкая…
И разговоры начинали крутиться о доме, о женах, о детях.
Молодежь обычно устраивалась на кровати Лобанова, и кто-нибудь потихоньку рассказывал о своих похождениях. Правды в них было немного — и это все знали, но, что придумывалось, звучало очень правдоподобно и занимательно.
О том, что в этом городе живет Люся, никто не знал. Ребятам было известно лишь, что у меня с ней дружба не ладилась и она куда-то уехала, но за это они осуждали уже не меня, а ее.
Лобанов мне сказал:
— Подумаешь, цаца. Что тебя в ней привлекло? Встретил ты ее случайно. Ну хорошо, она врач, но этого же мало. Какой у нее внутренний мир, что ей нравится в людях, как она смотрит на жизнь — это уловить невозможно.
Мне нравилось, как этот красавец с кокетливыми полубачками и длинной, гибкой, как у девушки, талией говорил в запальчивости. Он не то чтобы заикался, а так, нет-нет да и сделает неожиданную остановку на первом слоге. Если это было недостатком речи, то приятным. Но то, что сейчас Лобанов говорил, мне не нравилось. Я молчал, глядя куда-то в сторону, и это еще больше распаляло его.