— А если нет?
— Никаких «нет», — отрезал Чарлз, строго на нее посмотрев. — Я в тебя верю и готов ждать, сколько надо. Слишком многое поставлено на карту: оставшаяся часть нашей жизни, дети, даже внуки! Ради этого я готов ждать вечность!
— Не надо, Чарлз, — слабо улыбнулась Констанс.
— Скажи лучше: «Надо, Чарлз», — усмехнулся он. — Я не намерен тебя терять, куда бы ты ни убежала, я догоню тебя и верну домой. И еще… Запомни: я не Роберт, и будь я проклят, если когда-нибудь повторю его ошибки!
12
Через три дня Констанс окончательно встала на ноги. После разговора с Чарлзом она попыталась самостоятельно добраться до ванной, но была так слаба, что пришедшей на помощь миссис Осборн пришлось снова предложить ей свои услуги.
Вынужденная неподвижность давала Констанс уйму времени для размышлений, но даже на третье утро хорошего самочувствия она не приблизилась ни на шаг к разгадке таинственной головоломки под названием «любовь».
Чарлз, хотя и выразил свои желания предельно ясно, все же держался на расстоянии. Не то чтобы он вел себя чересчур холодно или заносчиво, просто Констанс ожидала более страстного проявления пылкой, по его же словам, любви.
Но собственная реакция на его отчужденность поразила ее больше всего. При встречах она испытывала непреодолимое желание подойти к Чарлзу, прильнуть к нему всем телом и утонуть в его объятьях, а вместо этого была вынуждена прятаться за толстыми стенками своего панциря.
Спустившись к завтраку, она обнаружила, что столовая уже пуста, Чарлз явно был здесь, но ушел. Констанс решила, что он отправился на деловую встречу в Лондон, о которой упоминал накануне.
За окном сиял жаркий августовский день: солнце стояло в зените, на небе — ни облачка, а запахи отходящего лета парили в душном неподвижном воздухе. Констанс торопливо проглотила пару тостов, запив апельсиновым соком, и вышла на улицу, томимая желанием насладиться последними летними деньками.
Работающий у Чарлза садовник взял за правило выводить Банга на прогулку в расстилающиеся за Стэйн-холлом поля — частично из любви к животным, а частично из-за желания сохранить свои клумбы, которые Банга в первый же день пребывания в гостях превратил в кучи перерытой земли.
Констанс взяла интересную книгу и, спустившись в сад, уселась под сенью яблонь на прогретую солнцем скамью.
О приближении Чарлза и Банга она узнала раньше, чем они появились на посыпанной гравием дорожке. Из своего зеленого укрытия Констанс разглядела, что они полностью поглощены отниманием друг у друга толстой корявой палки, и только тогда в ее голове промелькнуло: и как я могла сравнивать его с Робертом? Ведь у них ничего общего, ничегошеньки!
Разве мог Роберт так любить животных? Особенно Банга, который столь много для меня значит. Роберт считал бы его соперником, досадным препятствием на своем пути. Разве повез бы Роберт его к ветеринару, тем более, верхом на лошади, зная, что рискует упасть и сломать себе шею? Нет, его самолюбие требовало постоянных жертв ценой моей свободы, в то время как сам он не жертвовал мне ничего… Кроме своей жизни в тот последний день. А Чарлз не такой…
Мы могли бы потерять целые годы в ожидании того, что и так уже пришло, размышляла Констанс. А ведь я действительно люблю Чарлза, люблю во сто крат сильнее, чем он может себе представить. Во имя этой любви я должна простить Роберта, простить и поблагодарить за бесценный подарок — жизнь, которую он отдал за меня…
— Ты здесь, Констанс? — Голос Чарлза отвлек ее от трагических воспоминаний.
— Здесь.
Она вышла из своего укрытия под яркое утреннее солнце и увидела того, которого любила: высокого, темноволосого и дьявольски красивого мужчину, торопливо идущего ей навстречу.
— Мы с Банга всюду тебя искали.
Чарлз улыбался, но в прозрачной голубизне его глаз читалось такое трогательное беспокойство, что Констанс разом отбросила последние сомнения и страхи. Он боится за меня не меньше, чем любит.
— Я никуда не денусь, — нежно произнесла она. Ей не хотелось терять ни одного дня, ни одного драгоценного часа, дарованного самой судьбой. — Здесь я нашла все, что хотела.
На какое-то мгновение Чарлз молча изучал ее изменившееся лицо, и Констанс почти физически ощущала, как он пытается проникнуть в глубины ее подсознания.