— И раз, два, ручки легче! Три-четыре! Свободны!
Девочки устремились к выходу.
— Анюта! Задержись! — раздался голос Ларисы Петровны.
Я медленно развернулась и настороженно посмотрела на педагога. Если она оставляла после занятий — это значило одно из двух — либо тебя хотели похвались, либо, что наиболее вероятней — отчитать так, что потом жить не хотелось.
Я подошла к Ларисе Петровне и вопросительно посмотрела на неё. Та, дождавшись, когда все девочки покинут зал, посмотрела на меня.
— Анюта, ты очень стараешься. Я тобой довольна! — преподаватель строго посмотрела на меня. Только она умела хвалить так, что у тебя создавалось ощущение, что тебя не хвалят, а порицают.
— Спасибо, Лариса Петровна, — облегченно вздохнув, пролепетала я.
— Я решила поставить тебя на показательных выступлениях в центральную пару на следующей неделе.
— Господи…, - я прижала ладони к щекам, — Спасибо огромное!
Быть в центральной паре означало то, что девяносто процентов зрителей будут смотреть именно на тебя. Что ты сможешь показать зрителям всё, чему ты научился и умеешь и большинство из них, увидят именно тебя.
— Это не означает, что ты можешь расслабиться, — Лариса Петровна, сложив руки на груди, строго посмотрела на меня, — Ты должна работать в два раза лучше, иначе я могу и передумать!
— Я буду стараться, спасибо за доверие! — на моих губах заиграла улыбка.
— Иди! — Лариса Петровна кивнула на дверь.
— До свидания! — я побежала к двери и выскочила в коридор.
Я, словно на крыльях, летела домой и представляла, как я всё расскажу маме, как она обрадуется. Я, улыбаясь своим мыслям, завернула за угол своего дома.
Видимо небеса решили, что я чересчур счастлива и решили подкинуть мне неприятностей. Прямо возле моего подъезда на лавочке расположился ненавистный Громов со своей стаей вассалов. Рядом с ними были девчонки. Одна из них, сидя на коленках Громова, хихикала и бросала на него взгляды, полные обожания. Да и остальные девочки, словно соревнуясь друг с другом, всячески старались обратить его внимание на себя.
Я, стараясь не смотреть на ненавистную компанию, попыталась прошмыгнуть мимо них в подъезд.
Устремив взгляд в его спасительный полумрак, я шла, высоко подняв голову. Еще буквально немного, всего несколько шагов и…
— Чего не здороваешься, рыжая? — донёсся до меня ненавистный голос. Следом раздалось ржание других парней…
Глава 4
Аня
Я ускорила шаг, не реагируя на откровенную провокацию.
— Тебе говорю! — донёсся до меня раздраженный голос Громова.
— Она, видимо, глуховата, — сказала презрительным тоном девушка, сидящая у Громова на коленях. Взрыв смеха оглушил меня.
Когда я поравнялась с их отвратительной компанией, кто-то из них подставил мне подножку. Я со всего маху рухнула на асфальт, приземлившись на колено.
Парни и девчонки опять заржали. Они были похожи на злобных гиен, которые, поймав добычу, празднуют победу, издавая мерзкие звуки, похожие на смех.
Вспышка боли буквально ослепила меня, из глаз полились слезы. Я попыталась встать, но тут же опять, как подкошенная, рухнула на асфальт. Я уставилась на своё распухающее колено. Полученная травма ставила жирный крест на танцах в ближайшее время и на показательных выступлениях…
Я зажмурила глаза, пытаясь не разрыдаться перед этими отвратительными подобиями людей. Подняв голову, я встретилась взглядом с ухмыляющимся Громовым. Тот, посмотрев мне в глаза, перевел взгляд на мою ногу и внезапно переменился в лице. Громов, скинув с колен девчонку, поднялся с лавки и подошел ко мне.
— Эй, Вадим, ты куда? — недовольно пискнула девчонка.
Громов, нахмурившись, смотрел на моё колено. На его скулах заиграли желваки. Я закрыла лицо руками.
— Твою мать…, - процедил Громов.
— Что такое, Гром? — смеясь, спросил его один из парней.
— А ну, заткнулись все! — крикнул Громов и, присев возле меня на корточки, дотронулся до моей руки, — Эй, ты идти можешь?
Я отняла руки от лица и с ненавистью уставилась на него.
— Ненавижу! Ненавижу тебя! — я задыхалась от переполнявших меня гнева и обиды. Я была готова вцепиться ногтями Громову в лицо.
Парни и девушки, сидящие на лавочке, молча наблюдали за нами. Громов, сощурив глаза, зло посмотрел на меня.
— Это для меня — не тайна, рыжая, — его голос был полон ярости.