— Что это, черт возьми, ты делаешь? — возмутился Браун.
— Заткнись! — яростно бросил Уорд. — Заткнись и слушай.
Где-то совсем далеко за озером раздался вой волка, сначала одного, затем нескольких. Он доносился словно из прошлого, слабый и призрачный, как свет луны.
— Спасибо тебе, Господи, — проговорил Базз Уорд и неуверенным шагом ступил на берег. Когда он подошел ближе, Браун увидел на его лице блаженную улыбку. — Что ты скажешь на это, мой друг?
— Аминь? — спросил Браун.
Следующим утром они на веслах отправились на юг.
— Я в самом деле сожалею о том, что наговорил прошлым вечером, — начал было Браун. — Я, похоже, расклеился. Ты же знаешь, я почти не пью.
Но его прервал заразительный хохот Уорда.
— Ты не сказал ничего такого, что выходило бы за рамки.
— Я не помню, что я говорил.
— Ты высказал то, что у тебя на сердце, дружище. Со мной это можно.
— Я потратил так много энергии на то, чтобы казаться уверенным в своем шаге… И вот — стоило только взять выходной и нарушить установившийся ритм, как тут же все затрещало по швам.
— Я понимаю тебя, дружище.
— Минута слабости, — оправдывался Браун. — Когда-то же должен быть дан выход накопившейся отрицательной энергии.
— Что ж, — заметил Уорд, — в плавании тебя может поджидать и не такое, Оуэн.
Утром Браун помогал Уордам пилить дрова на зиму для обогрева рыбацкого домика. Вначале он работал с пилой, а когда ее перехватил Уорд, стал вместе с Мэри носить поленья в дровяной сарай. Улучив момент, Мэри, стоя в дверях сарая, обратилась к нему:
— Базз сказал, ты думаешь, что я обижена на тебя.
— Мне так казалось. Теперь я думаю, что, наверное, ошибался.
— Я не могла бы всерьез обижаться на тебя, Оуэн. Ты был мне таким хорошим другом.
Он понимал, что она имеет в виду то время, когда Базз был в лагере, а он, Браун, уже возвратился в Штаты из Вьетнама. Когда она говорила ему это, он вдруг понял, что она была тогда влюблена в него, так же как и он в нее. И оба они оказались людьми с принципами.
— Мне кажется, что мы тогда поступили правильно, — проговорил он.
— Совершенно правильно, — согласилась Мэри. — И в большей степени это зависело от тебя. Я всегда буду благодарна тебе.
— А я всегда буду немного жалеть, — заключил он. Она кивнула и коснулась руной его щеки. В ее взгляде было столько нежности, что у него перехватило дыхание, несмотря на то, что прошло уже двадцать лет и она не была такой красивой, как прежде.
В аэропорту Уорды велели ему засвидетельствовать их любовь Энн.
— Обязательно скажи, чтобы она звонила нам, — напутствовала его Мэри. — Мы всю зиму будем на востоке.
— Знаете, — сказал Браун, — это даже поразительно, с каким оптимизмом она относится к предстоящей гонке. Мне даже кажется, что она пошла бы вместо меня.
— Она всегда хорошо ходила под парусом, — заметила Мэри. На прощание она опять посмотрела на него такими же глазами, как утром, но на сей раз не стала дотрагиваться до его щеки.
Направляясь к самолету, Браун увидел Уордов в окне аэровокзала и быстро поднял вверх большие пальцы, показывая, что все будет отлично. Хотя Базз Уорд улыбался и махал ему, он не повторил того же жеста в ответ.
21
В один из дождливых дней, когда Стрикланд пытался заниматься своей центральноамериканской хроникой, из лаборатории доставили фрагменты отснятого у Браунов. Над крышами города висела сырая дымка, размывавшая очертания нижнего Манхэттена. Он сложил коробки возле своего рабочего места. В соседней комнате, где спала Памела, тихо работал радиоприемник, настроенный на волну Уи-би-эй-ай. Диктор сбивчиво зачитывал телеграфное сообщение из Шри-Ланки. В одной из частей острова вырезаны целые деревни. Трупы и случайно уцелевшие сожжены на кострах. "Таких оказалось больше сотни", — объявил диктор, едва ворочая непослушным языком.
Стрикланд невольно представил себе эту сцену в фильме. Он как-то провел две недели в Шри-Ланке — красивейшем уголке земли. Люди там отличались смышленостью, веселым нравом и добротой. Переданное сообщение относилось к разряду таких, от которых зритель просил пощады.
— Прекрасный денек кое для чего, — вслух произнес Стрикланд. Он чувствовал, что внутри него вот-вот вспыхнет мятеж.
На доске информации у него были пришпилены фотографии Энн Браун. Он прошелся вдоль них и внимательно пригляделся. Тут были снимки, сделанные им у Браунов или на верфи, были и переснятые из рекламных приложений двадцатилетней давности, когда она была фотомоделью. Фигура в те времена у нее была поразительная. Все, что должно было выступать, выступало, а то, чему следовало сужаться, сужалось настолько, насколько об этом могла мечтать любая модель. Сейчас бедра у нее стали чуть шире, а талию уже нельзя было назвать осиной, но в целом ей удалось сохранить прежнюю стать. Ноги у нее были необычайно длинные, а от колен и до талии, был убежден Стрикланд, она просто само совершенство.
Его созерцание прервал раздавшийся снизу звонок. Выглянув из окна, он увидел, что перед входом стоят Херси и его подружка Джин Мэри из школы кинематографистов. Он спустился и поднял их на лифте.
— Как раз вовремя, — заметил он.
— Я в восторге от вашей студии! — воскликнула Джин Мэри. — Мне не приходилось бывать здесь раньше. — Это была миниатюрная американка итальянского происхождения из Джерси. Стрикланд подозревал, что она прежде не появлялась здесь, презирая его творчество и страшась его самого.
Когда гости устроились перед монитором, он пошел будить Памелу.
— У нас компания.
— Кто такие?
— Херси и Джин Мэри. Сделай одолжение, не пытайся всучить им какую-нибудь травку. И не лапай их, пожалуйста.
Все уселись смотреть новые эпизоды. Херси и Джин Мэри принесли с собой вино и какой-то салат из корейского ресторанчика на углу.
— Я не понимаю, — недоумевал Херси. — Что это мы смотрим?
На мониторе дочь Браунов, Мэгги, расхаживала у стены своего двора в Коннектикуте. Вид у нее был хмурый, руки сложены на груди, глаза опущены. Ее губы шевелились. Она что-то говорила.
— Ей известно, что вы рядом? — спросила Памела.
— Ей кажется, что она в одиночестве, — пояснил Стрикланд. — Она обращается к себе.
— Скрытая камера, — проговорила Джин Мэри. — Бедный ребенок.
Потом они увидели самого Брауна, он шел вдоль цепи, ограждающей набережную.
— Когда же мы снимали это? — удивился Херси.
— Я снимал один.
— Я поняла замысел, — уверенно заявила Памела. — У них одинаковые походки.
— Памела, — заметил Стрикланд, — не все можно понять.
— У тебя всегда есть «нечто», которое можно понять.
— Даже я не всегда знаю, что оно представляет собой, это "нечто".
— Нет, ты знаешь, — настаивала она. — Ты знаешь все.
— Но разве можно было снимать без их ведома и разрешения? — с невинным видом спросила Джин Мэри. — Так нечестно.
— А вы что, Джин Мэри, адвокат? Я думал, вы учитесь в школе кинематографистов.
— Учусь, — не смутилась она.
— Тогда ответьте, почему это непозволительно мне? Пудовкин однажды живьем зажарил корову. Позволительно ли это было ему? Я хочу сказать, кто в этих случаях может быть судьей?
— Вот это да! — воскликнул Херси. — Целую корову?
— Это сибирский эквивалент омара. — Стрикланд оставался совершенно серьезен. — Телятина в собственном соку.
— Я не думаю, что это правильно, — проговорила Джин Мэри.
Теперь они видели на мониторе Брауна, погруженного в свои мысли и уставившегося отсутствующим взором на Нижнюю бухту.
— Он похож на Ирвинга Пичела, — подметил Херси, — в "Дочери Дракулы".
Все развеселились.
Следующим номером программы они увидели Брауна, идущего на ощупь, как можно было предположить, по винтовой лестнице в двухэтажной квартире. Он передвигался, выставив вперед руку. Огромная бордовая штора на окне не пропускала солнечный свет.
— Я называю это, — комментировал Стрикланд, — "Слепой Орион в поисках восходящего солнца".