Слез не было. Она, похоже, владела собой.
— Я, должно быть, чувствую себя виноватой. Вот в чем дело.
— Понятно.
— Знаешь, мне приходится задавать себе вопрос, люблю ли я его.
— И что тебе приходится отвечать себе?
— Ну, да, — проговорила она, как само собой разумеющееся. — Конечно же, я люблю его.
Стрикланд прислонился к освещенной солнцем стене и подложил за спину подушку.
— Убей меня, я не понимаю, что это значит.
— Ты не знаешь, что значит любить?
— Этим словом обозначается столь многое, что я действительно не знаю. Это как алиби. — Он непонимающе пожал плечами.
— Я была его женой двадцать лет. Мы пережили Вьетнам. У меня никогда не было другого мужчины. Мы росли вместе.
— Кое-кто назвал бы это проблемой взаимозависимости, — подытожил Стрикланд.
Энн засмеялась. Он встал, не одеваясь, и усадил ее рядом на кровать. По ее лицу прошла тень, и он подумал, что она опасается, как бы их не увидели в незашторенное окно.
— Может быть, и так. А ты пытаешься помочь мне?
— Ты была изолирована от этого проклятого мира. Ты исполняла роль домашней монахини для этого парня.
Она отстранилась от него и встала.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Не сердись, — попросил Стрикланд. — Это ревность. Я имею на нее право.
— Что означает «домашняя монахиня»? Что ты имел в виду?
— Ты пряталась от жизни, как Христова невеста. В своем искусственном мире. Укрываясь от жизни на том острове.
— Нас устраивало это.
— Вас устраивало это, как какую-нибудь парочку сопливых детей, ведущих инфантильный образ жизни. Этот парень ловко провел тебя, понятно?
— Нет, — отрезала она.
— А я говорю — да! — выкрикнул Стрикланд. Увидев, что Энн недоуменно уставилась на него, он сбавил тон. — Ты фантастическая женщина. Ты слишком хороша для него. Он самый обычный обыватель. Труп. Скучный и надутый.
— Я не хочу слышать ничего подобного. Я люблю его.
— А это как раз то, чего не хочу слышать я, — выкрикнул он.
Она села на кровать и печально посмотрела на него.
— Я не бесчувственный чурбан, — продолжал Стрикланд. — Я занимаюсь искусством, так ведь? Как бы там ни было, я делаю фильмы.
— Но я действительно люблю его.
— Если ты и дальше будешь произносить это с таким выражением, я за себя не ручаюсь.
— Двадцать лет это большой срок, Рон.
— Конечно. — Он с отвращением тряхнул головой. — Ради Бога. Он эксплуатировал тебя. Ты жила с ним двадцать лет, потому что противоположный пол остается для тебя загадкой. Для каждой из вас. И только потому, что ты ничего не знаешь о мужчинах вообще, ты не бросила его.
— Я знаю об этом так же мало, как и ты. — Она повернулась и пошла вниз. Вскоре она вернулась со стаканом вина.
— У тебя в самом деле никогда не было другого мужчины?
— Никогда.
Ему показалось, что она избегает смотреть ему в глаза.
— За двадцать лет у тебя ничего не было ни с кем, кроме меня? Извини, но я не верю.
— Это правда. — Теперь она глядела ему прямо в глаза. Он понял, что это так и есть. И изумился ее высокомерной невинности.
Он дотянулся и взял у нее стакан.
— Ты не должна пить из-за всего этого. Во всяком случае, в одиночку. Без меня.
Он залпом выпил ее вино и задержал дыхание, с удивлением почувствовав себя тем болваном с улицы, который был объектом его исследований и источником информации. Ему вдруг стало страшно от того, что он может потерять ее.
52
Хмурый рассвет не принес с собой буревестников, но Браун все равно развернул яхту и пошел на восток — туда, где ему привиделись сияющие перевернутые пики. Он отчетливо чувствовал вспыхнувший в душе бунт. К полудню, после нескольких часов хода полным ветром, он увидел эти ледяные громады опять, на сей раз в нормальном положении. Это был горный хребет вулканического острова. Он начал осторожно обходить его, постоянно проверяя дно под собой. Самая высокая вершина, высотой около двухсот метров, разбросала свои зубчатые ответвления в оба конца острова. Браун предполагал, что за хребтом есть большая впадина. Когда он приблизился к берегу, из каньонов на него пахнуло холодным ветром, взметнувшим грот и заставившим мачту содрогнуться на ее неустойчивом степсе.
Он увидел ниже линии снегов заросли грубой желтой травы. Кое-где горы были покрыты неведомыми темно-зелеными растениями. Ему показалось, что он разглядел несколько алых пятен, похожих на горечавку в цвету. Взору открывались места, поросшие бордовой камнеломкой, а вот деревьев не было вовсе. Совсем близко волны накатывали на берег, и он мог даже представить, как они шумят, встречаясь с землей. Временами ему казалось, что он слышит крики птиц, эхом разносящиеся по каньонам. Сразу за линией прибоя промелькнули взлетевшие большие бакланы.