Она вновь надула губы.
— Нет.
— Может быть, мне надо запугать тебя? Может быть, мне называть тебя сукой?
Памела стиснула зубы и затрясла головой.
— Может, мне следует сказать: «Погнали, сука!» Заорать на тебя. Может быть, тогда мы сможем работать.
Она отвернулась.
— Связать тебя, что ли? Ты ведь любишь подобные штучки.
Она счастливо, как ребенок, заулыбалась, от страданий не осталось следа. Ему все же удалось развеселить ее.
— Стрикланд! — в ее голосе уже чувствовалась нежность. — Рон, черт тебя побери!
— Ты пойми, я предлагаю тебе картину, которая будет полностью твоей. Мне хочется смешать в фильме все жанры и приемы. И все будет о тебе. Назову фильм «Памела». Не находишь, что это было бы здорово?
— Я не верю.
— Ах! — воскликнул Стрикланд. — Тогда ты глубоко ошибаешься. Потому что я никогда не шучу по поводу своих замыслов.
— Правда?
— Памела, как мне убедить тебя?
— Послушай, Рон, — она вдруг переменила тему. — Мне, правда, жаль, что я взяла с тебя деньги. Ты даже представить не можешь, с какими ужасными людьми мне приходится иметь дело.
— Я никогда не против того, чтобы заплатить за разговор, — заверил ее Стрикланд. — Я не плачу только за секс.
Она поджала губы и состроила скорбную мину.
— Тебе не нравится секс, Рон?
— Ну что ты! — засмеялся Стрикланд. — Секс есть секс.
Она опять отправилась в ванную. Пока она чем-то там занималась, Стрикланд рылся в своих запасах, стараясь найти что-нибудь такое, что могло бы поразить ее воображение. В нижнем ящике шкафа с бумагами ему попалась древняя запись радиобеседы, в которой он принимал участие еще будучи ребенком. Чтобы раздобыть эту вещь, ему пришлось немало попотеть в позапрошлом году. «Жаль до чертиков, но все же запущу», — подумал он и, сдув пыль, поставил бобину на магнитофон.
Памела вышла из ванной с румянцем на лице и повлажневшими губами.
— Мне надо идти, — объявила было она, но тут же навострила ушки. — Эй, что это, Стрикланд?
Они слушали мягкий говор покойной матери Стрикланда, рассказывавшей о том, как она заботится об образовании молодого поколения. В репликах ведущего слышался стародавний сельский акцент и угадывалась давно исчезнувшая манера разговора, со скрытыми интонациями и переходами. Стрикланд услышал свой собственный детский голосок.
Памела слушала, раскрыв рот.
— Что это? — живо спросила она.
— Это надо долго объяснять, — заметил он.
«Я хочу поблагодарить всех здешних л… л… людей за помощь нам», — произнес детский голос Стрикланда.
— Кто это, Рон?
— Это старое радио, Памела. Голос принадлежит мне. Женщина — моя покойная мать.
— Что? — вырвалось у нее.
Он вдруг устал от этой затеи. На самом деле идея была не такой уж блестящей. Только идиот мог предположить в ней подходящую слушательницу. Он остановил запись.
— Она была сделана в старой студии чуть севернее Нью-Амстердама, — устало пояснил он. — Всего в к… к… квартале отсюда. Мы с матерью были нищими и побирались на улицах. Это было «Шоу Макса Льюиса». Люди звонили во время передачи и предлагали нам кто доллар, кто пару.
Она смотрела на него с отвисшей челюстью.
— Что мне еще сказать тебе? Все это происходило, когда тебя еще не было на свете.
— Но это же потрясающе, Стрикланд. Ты и твоя мама, да?
— Я и моя мама.
— Это так прелестно. Вы двое на радио. Кто бы мог подумать, что у тебя была мать?
— Знаешь, Памела, — сказал Стрикланд, — есть такая старая театральная поговорка: легче умереть, чем сыграть комедию.
Она уставилась на него.
— Это угроза! — Она, похоже, была довольна. — Ты угрожаешь мне.
— Чепуха.
— Я не боюсь тебя, ты знаешь.
— Да, я знаю.
— Ты правда намерен сделать картину, где буду только я?
— Да, — подтвердил он, запасаясь терпением. — Это будет мое следующее детище.
— Где буду только я? Дальние планы? Крупные планы? И ничего, кроме меня?
— Они назовут ее «Памела».
— Это звучит авангардистски.
Стрикланд скромно пожал плечами.
— Я не знаю, — колебалась она. — Я не знаю, что делать. Можно, я посмотрю свои фрагменты?
— Я думал, что тебе н… н… надо идти.
— Ну пожалуйста, — взмолилась она, и ему не оставалось ничего другого, как поставить подборку отходов от монтажа «Изнанки жизни», созданную специально для ее созерцания. Он оставил ее в кабинете наблюдать себя на «стинбеке».
Вернувшись на свой жилой чердак, он сбросил ботинки и рухнул в кровать. Из монтажной, где Памела смотрела себя в фильме, доносились визги и возгласы, перемежаемые громкими стонами, которые, достигнув пика, переходили в сплошное завывание.