С дочерью, после ее возвращения домой на каникулы, они теперь уживались вполне мирно. Браун также обнаружил, что после недолгих разлук с Энн он находит все больше удовольствия в общении с ней, а супружеское ложе привлекает его ожиданием новой радости. Предстоящий вояж все чаще вызывал в нем эмоциональный подъем, а с ним вспыхивало желание. Браун стал даже мистифицировать эти вспышки: в том, как часто и долго они с Энн любили друг друга, он пытался прочесть будущее…
Однажды на верфи он разговорился со столяром, который сооружал шкафчик и полки в одной из кают «Ноны». Кто-то из клиентов «Алтан Марин» рекомендовал его как высокого профессионала, и он полностью оправдывал эту характеристику. Браун был им очень доволен. Его добротная и искусно выполненная работа по дереву придавала «Ноне» вид прочного и надежного судна, что было немаловажно для морального состояния во время плавания. Столяра звали Джордж Долвин. Он носил очки в металлической оправе и старомодный зеленый козырек над глазами; седеющие волосы были забраны сзади в серый конский хвост. Он любил слушать музыку, его приемник был всегда настроен на волну музыкальной станции.
В тот день Браун принес с собой больше тысячи долларов, чтобы частично расплатиться с ним. Он обычно получал деньги без всякой ведомости, так как наниматели доверяли ему на слово.
— Я весьма доволен тем, что вы делаете, — сказал ему Браун, отсчитывая купюры. Долвин положил деньги на дно своего ящика с инструментом. Обычно он все делал молча, однако на сей раз, видимо, был настроен поговорить.
— Я рад, что мои поделки отправятся вокруг шарика. Потом вы сможете засвидетельствовать мне, как они вели себя.
— У вас есть своя лодка? — Браун тоже был не прочь поговорить: этот мастер был ему интересен.
— Была, красавица, — ответил Долвин, — да сплыла к властям.
Браун предположил, что эта конфискация как-то связана с контрабандой наркотиков, и не стал больше задавать вопросы. Однако Долвин разоткровенничался.
— Федералы забрали ее за неуплату налогов. После войны во Вьетнаме.
— Понятно. — Браун неопределенно кивнул.
— Я построил ее в Ярмуте, это в Новой Шотландии. Я туда перебрался, когда пришла повестка в армию, а работать продолжал на того же подрядчика. Женился. Выстроил ее своими руками всю — от киля до рубки, в семьдесят седьмом перегнал ее в Кейп-Анн. Кто-то, должно быть, выдал меня или что-то в этом роде. Бывшая жена, наверное. Сам я попал под амнистию, а вот лодку ублюдки заграбастали.
— Не повезло, — заметил Браун и, сам не зная почему, добавил: — Мне пришлось побывать там.
Долвин быстро спросил:
— Во Вьетнаме? Кроме шуток?
— Никаких шуток. В течение четырех лет.
— Наверное, повидали немало ужасного?
Брауну послышалась растерянность в его голосе. Он пожал плечами.
— Что вы там делали? — Долвин спросил это таким тоном, что Браун почувствовал, что их разговор может принять трудный оборот.
— Теперь это не имеет никакого значения, не так ли? — ушел он от ответа. — Все это позади.
— Да. — Долвин вроде бы согласился, но тут же снова задал тот же вопрос, словно хотел выведать какие-то прегрешения Брауна. — Так что же вы делали там?
— Мне не положено распространяться на эту тему. — Браун улыбнулся. Это было правдой, хотя та электроника, с которой он имел дело там, сейчас уже не представляла собой секрета.
Долвин обрабатывал наждачной бумагой кромку выдвижного ящика.
— Ну не смешно ли? Вы занимаетесь там работенкой, о которой нельзя даже говорить, а амнистировать почему-то должны меня и лодку должны забирать у меня.
— Я не занимался там ничем предосудительным, — сказал Браун. — Просто эта работа была секретной.
— И вам не надо было убивать людей?
— Там шла война.
— И деньги в карманы корпораций, — заметил Долвин — И чины офицерам.
Перед ним был типичный янки и первоклассный работник, и Браун заставил себя стерпеть его слова.
— Насколько мне известно, — продолжал столяр, — там шла самая настоящая бойня.
В голосе Долвина явственно звучал металлический скрежет. Тут Браун понял, почему все вокруг держались от него на расстоянии.
— У вас неверные сведения, — без нажима возразил ему Браун.
— Сомневаюсь, — не согласился Долвин. — И очень серьезно.
Вид поседевшей шевелюры Долвина почему-то вывел Брауна из себя. Не зная сам зачем, он пустился в объяснения.
— Там всегда предполагалось действовать по правилам. Существовали правила поведения в бою. Они иногда нарушались — либо в горячке боя, либо по преступным мотивам. Но правила оговаривались в каждом приказе.