– Извините, – добавил я, – что пришлось затронуть эту тему, но ведь Вы и сами знаете, что порча работает. Так ведь?
Я пристально смотрел на него. Мне нужно было узнать, пользуется ли он подобными методами. По моим данным, нет ни одного олигарха даже местного значения, который бы не стремился попасть в масонскую ложу или не прибегал бы к услугам чёрной и всякой прочей магии. Людям простым такое неизвестно, но суть от этого не меняется: они этим не кичатся, держа всё в строгой тайне. Недавно мне один в шутку так и сказал: «Не дай бог, если кто-то увидит, как ты со своим министром забил двух оленей на заклание».
По мимике клиента я сразу понял: он из этой «группы риска». Но мне не нравилось то, что я сделал – попросту напугал его. Собственно, это стало понятно уже через секунду, когда он зло выругался и, обвинив меня в манипуляции, попросил из кабинета.
Мы с Сэмом поднялись, я учтиво извинился за бестактность и положил на стол свою визитку.
– Там не всё так просто, – сказал я, посмотрев на него и подтолкнув пальцем визитку по глади письменного стола. – Я здесь на Вашей стороне. Просто тема для Вас необычная. Вы ведь профессионал и знаете, что профи никогда не играет только на одной стороне. Это я о себе...
Видимо, его это зацепило.
– А в чём, собственно, Ваш интерес? – спросил он довольно грубо, но я понял, что у меня появился шанс.
– Видите ли, в чём дело. Я не по своей воле оказался втянут в эту историю. А по тем законам, о которых я Вам говорил выше, не имею права пройти мимо. Там, – я кивнул головой вверх, – всё происходит не согласно структуре правоотношений — юридической связи. Если я пройду мимо и не сообщу Вам о последствиях – это уже будет моей кармой. Так что я здесь решаю исключительно меркантильную задачу — свою.
– А если я Вам откажу?
– В чём? – улыбнулся я. – Я ведь ничего не просил. Я пришёл сделать своё дело, как бы Вы на него не среагировали. Кстати, я позаботился и о Вас… это я о «цыганской доверенности». Моя совесть чиста. А что делать Вам, не моё дело.
– Но почему Вы были так настойчивы? Это показывает Вашу заинтересованность. Всё это можно было передать и через Семёна.
– Вы правы, – ответил я, посмотрев сначала на Сэма, потом на олигарха. – А настойчив я потому, что это важнее, чем моя или ваша физическая безопасность.
Вагон судьбы
Мысль о том, что можно изменять судьбу, пришла ко мне не из сказки, а из далёкой молодости – когда я служил в армии. Очень неприятная была эта служба. Но это сейчас я знаю, что самое ценное – как раз то, что неприятное.
Я служил в спецвойсках кем-то вроде фельдъегеря — военного курьера. Охраняли мы разные правительственные грузы. И вот однажды привезли наш спецвагон на засекреченную базу где-то в лесу под Красноярском.
Слово «база» громко сказано: два пассажирских вагона и пару деревянных пристроек. Из трубы железного трамвая шёл дымок. Кто-то топил, так как дело было зимой. Что находится в нашем спецвагоне серебристого цвета, похожем на космический корабль, мы никогда не знали. Но по разным признакам могли понять: с грузом он или пустой.
Если с грузом, то это было сразу заметно по разного рода суете профессиональной охраны – спецов в районе минимум километра от дислокации. А так, обычно, на посту возле вагона стоял часовой. Смешно сказать: парень лет 18 - 19. Что он там наохраняет – сами понимаете: «труп, завёрнутый в тулуп»... Но когда вагон пустой, всегда было тихо.
Вот как раз в такой ситуации нас и привезли на эту базу. Пост, однако, не снимали. И выносить бессмысленное хождение вокруг пустого вагона четыре часа кряду было просто невмоготу.
Я только заступил. Минут 20, наверное, прошло (самое неприятное время: за полночь, и ты знаешь, что впереди ещё три с половиной часа хождения на морозе), как вдруг из вагона напротив выходит человек. Я даже не сразу определил его пол: фуфайка, валенки, ведро и деревянная лопата. И лишь по платку понял, что это бабуля.
Она посмотрела в мою сторону и направилась ко мне. Я занервничал. Хоть и свои, но по уставу на пост никого допускать нельзя. Бабуля, видимо, это знала и остановилась ровно на границе.
– Здравствуй, сынок, – она воткнула лопату в сугроб, показывая, что пришла не на минутку, и уставилась на меня. Смотрит так… долго. – Ишь ты, красивый какой.
Я не раз это слышал под собственные неприятные чувства.
– Ничего особенного, – промямлил я, не желая поддерживать разговор.
– Не, не… красивый. Я красивых сразу определяю. По запаху.
– Это как? – спрашиваю.
– По судьбинушке нелёгкой. У самой-то какая была? Ух!