Я остановил чтение. Ниже была нарисована причудливая рожица и написаны какие-то трудно различимые, часто перечеркнутые слова, не содержащие смысла — что-то напоминающее заметки автора на полях страниц черновика. Далее шёл длинный текст без абзацев, что затрудняло чтение, но меня, конечно же, это не остановило.
«Из школы, где меня этому обучали, я вышел разобранным на кусочки. Боялся зайца, психовал на женщин, рычал на детей. С подчиненными вёл себя как рабовладелец: кричал, увольнял, запугивал, а иногда задабривал. Одно я делал хорошо — обольщал женщин. Это у меня получалось филигранно. Только сейчас я могу понимать весь тот ужас, который они испытывали. Всё как в сказке про аленький цветочек, только наоборот. В сказке чудовище превращалось в прекрасного принца. Я же был красив, обаятелен, внушал чувство надёжности и создавал атмосферу того мужского спокойствия, от которого женщины впадали в транс. Они были готовы буквально на всё, будто я впрыскивал им некую энергию. Но когда моя цель была достигнута — я превращался в чудовище. Вёл себя как капризный ребенок, раздражался, пасовал перед трудностями или изменял. И всё это на её глазах. Обычно для женщины это был шок. Но не для меня. Сам я, естественно, всего этого не видел. На работе и с друзьями оставался тем же «рубаха-парнем»: острил, любил людей, часто им помогал, даже не осознавая, что это лишь моя маска. Я уже был отстрелен. И только спустя время я понял, как выглядела моя «москитная сетка». Увидеть того, кто за ней прячется на самом деле, обычному человеку не под силу. Обязательства! Находясь вне их, я был богом! Вступая в них, я превращался в то самое чудовище. С партнёрами, сослуживцами, клиентами всё было обычно: они ведь не доверяют безоглядно, а потому для них я не становился чудовищем и даже был на их уровне. Отстреленный не может определить отстреленного. И только женщина, однажды отдавшаяся не ради утехи или корысти, не преднамеренно, но ради «быть со мной», могла проявить во мне всю эту нечисть и с ней же потом и столкнуться. Ух!»
Рядом с последним словом находился рисунок рожицы, выражающей то ли гнев, то ли отвращение.
«Вот таким меня выпустили из школы, – продолжал я читать неразборчивые слова. Увидев дальше абзацы, а не сплошной текст, я вздохнул с облегчением. – Печаль моя состояла только в одном: я уже знал себя. И тут начинался мой ад. Да и как его не ощущать, когда знаешь, что ты чудовище!
Меня, правда, предупредили: обнаружить отстреленного может только тот, кто способен опознавать признаки отстреленного у себя. Не знаю, кто меня выбрал на эту роль (хотя сейчас уже догадываюсь), но, так или иначе, миссия моя — спасать отстреленных.
Реклама для этой работы, как оказалось, не нужна. Во-первых, никто не захочет купить то, что является потребностью. Отстреленный — словно зомби. Его функция — укусить себе подобного и заразить его, а не очнуться, опознав себя недочеловеком. Кто захочет платить за ад»?
Я прервал чтение и замер. Дальше будто кто-то описывал меня.
«Во-вторых, мой клиент притягивался ко мне сам. У нас ведь была с ним одна и та же вибрация. Кто-то может спросить: «А моя осознанность, уже проявившаяся к этому моменту?» И я отвечу: эта опция не решала моей проблемы сосуществования со всякой разной нечестью, уже дано прописавшейся в моём пространстве».
Я отодвинул рукопись от себя, будто не желая принимать то, что прочитал, поднялся со стула и пошёл к буржуйке подкинуть дров. Они вспыхнули почти мгновенно. Сидя на корточках, я смотрел на огонь, в который падал поток моих мыслей, и думал о том, что к моменту, когда я наткнулся на эту запись, особым адом для меня было то, о чём кто-то писал на этих пожелтевших страницах:
«Я ещё не научился управлять Ими», – прочитал я и буквально открыл рот, ведь сразу понял, кого имел в виду автор текста. «Они» — это та часть неопознанных сущностей, которая и представляет собой проход в ад. Так сказать, дверь в неё. Именно через них мы и спускаемся в ад. Такой себе лифт, знаете, ли.
«Но меня здесь тоже предупредили, – продолжал читать я, – Ты или выживешь, или нет», – сказал мой инструктор, прощаясь. – Если выживешь, станешь спецом. И я выжил. ОНИ, кстати, тоже. Но сидят, как собаки на цепи, поджав уши, зная, что в любой момент могут получить…
Самое сложное — это кормить Их. Я не могу Их прогнать. Моя миссия закончится сразу, а я хочу ЖИТЬ. У каждого ведь есть своё, персональное условие существования, и им нередко является какой–то индивидуальный порок, вызывающий душевный шторм. Иногда этот шторм доходит до идеального. Поэтому приходится Их кормить. Продукты все те же, что и у отстреленных: вкусная еда, путешествия, секс, развлечения. Но сложность состоит не в том, что Их нужно кормить, а в том, что делать это приходится.