Внутри дома было уютно, но без модного лоска. Такой себе сельский стиль: деревянные стены из кругляка, печка с красными раскалёнными кольцами, от которых пышет жаром. На соседнем, таком же раскалённом сопле стоял чугунный казан, из-под крышки которого вырывался пар.
Мы понемногу разговорились. Я подливал третью чашку чая, когда решился спросить: что произошло с женой Михаила? Анна Павловна стояла возле плиты, спиной ко мне, и мешала содержимое в казане. Услышав мой вопрос, она остановилась. Накрыв казан крышкой, повернулась, взяла полотенце, висевшее рядом на стуле, подошла ко мне и, вытирая руки, присела на табурет.
– Авария. Столкнулась с грузовиком. Хоронили в закрытом гробу. – Она опять начала вытирать руки полотенцем, уставившись в окно, будто там кто-то находился.
– Олеся говорит, что отец всегда уходит от ответа на вопрос, что произошло, – сказал я, снизив тон.
– Олеся? – она удивлённо посмотрела на меня. – А, поняла, вы про Олесю, про внучку.
Анна Павловна смотрела то ли на свои руки, то ли на полотенце, которое будто было её психологом.
– Мать её звали также: Олеся, – тихо сказала она. – Понимаете, авария аварией, смерть смертью. Тут беда в другом. Он её всё утро уговаривал не ехать. Их малышке было всего месяца три тогда. Только выпал снег. Дороги у нас, сами видели какие. А он с переломом ноги тогда был: ехать-то с ней не может. Он и так и этак. А она ни в какую. Миша юристом работал тогда, суды за судами, очень способный был. Он так сильно её убеждал, приводил какую-то страшную статистику, раскладывал по полочкам, как ведёт себя погода на перевале, даже начал бить по больному месту — по дочке, мол, представь, что она останется без матери. Причём он не преувеличивал: у нас через перевал и в обычный день надо ехать осторожно, а тут… Помню, как он начал её просить, даже на колени встал… Я его таким никогда не видела. А Олеся упорно не соглашается. Говорит, что если этот экзамен не сдаст — потеряет год, и что он уже надоел ей со своей чрезмерной опекой. В общем, они тогда сильно поругались. Миша сел у порога, нога его в гипсе торчит, а он все талдычит: «Не пущу её, не пущу».
Ну, она через заднюю дверь и вышмыгнула. Он только и увидел, как машина из двора выезжает... Аж побелел. Я так его и не успокоила. Часа четыре просидел у окна. Мобильной связи здесь тогда ещё не было. Только и повторял: «Идиот. Я же мог поехать с ней. Я же мог поехать с ней». А потом приехала машина с мигалкой.
Анна Павловна опять посмотрела в окно. Начинало смеркаться.
– Любил он её, конечно, сильно. Мне иногда не по себе становилось, когда я видела, как он с ней… Как оживал, когда она появлялась. Помню, она заболела: грипп себе да и грипп, не то, что сейчас ходит… Так он всю ночь просидел возле неё, глаз не сомкнув.
Подняв полотенце двумя руками, Анна Павловна прижала его к глазам. Её тело слегка содрогалось.
– Он после этого запил сильно. А потом уехал. И я осталась с Олесей одна. Намучилась как… и не передать.
Мать вытерла слезу, встала со стула и подошла к печи. Передвинув казан, она вернулась ко мне.
– На годик Олеси он приехал. Осунувшийся, небритый, постарел. У меня аж сердце сжалось. Накормила его, сижу, смотрю, как он чай с сухариками пьёт, а сама злюсь. Думаю, когда же ты про дочь-то вспомнишь? Почти год её не видел. А он глядит на меня и будто просит: «Не надо, не показывай её». Не выдержала я, пошла наверх. Олеся только проснулась. Взяла её на руки, спустилась, подошла к нему и прям поставила дочку к нему на колени. А он держит её перед собой на вытянутых руках, будто ему вручили какую-то игрушку. И так смотрит на неё… внимательно-внимательно. А потом вижу, лицо его прям меняется. Рот открыт, а в глазах какой-то ужас вперемешку со слезами. У меня аж холодок по спине пробежал.
– Господи, она же вылитая Олеся! – и прижал её.
Через неделю я его увидела уже другим. В галстуке, с цветами и огромным медведем в руках. Так всё и наладилось. Миша вернулся к нормальной жизни. Если так можно сказать.
– Что Вы имеете в виду? – спросил я.
– Так и живёт один. Работает с утра до вечера, от этой железной машины не отходит. Когда-никогда в город по делам выедет. Пока Олеся была маленькой, я сильно переживала. Видела, как он её любит, прям как мать её... сердце разрывалось. – Анна Павловна опять заплакала и уткнулась лицом в полотенце.
– Так никого и не нашёл? – спросил я, когда она немного успокоилась.
– Нет. Один раз сообщил, что ему нужно уехать. То ли в Индию, то ли ещё куда-то. Год его не видела! Только деньги присылал. Ни письма, ни звонка. Я всё надеялась, что, может, кого-то встретит. Но приехал один. Я пыталась расспросить, что да как. А он отмахивается, говорит, что… – она замолкла, глядя куда-то вдаль.