– Ну, давай, рассказывай. Почему ты вообще веришь в неё, если нет практики?
– Я не верю. Просто есть ощущение правды. Если ты хочешь узнать, откуда это ощущение, ответа у меня нет. А суть такова.
Я перешел к изложению моего замысла.
– Понимаешь, когда рак достигает стадии проникновения метастаз в разные органы, медицина бессильна, потому что это неоперабельно. Другими словами, физически невозможно проникнуть в те места, куда пробрались метастазы. Но дело в том, что пока они не убили жизненно важные органы, метастазы можно обратить вспять. Ну, типа машина дала задний ход или плёнка отматывает назад.
– То есть, если остановить процесс разрастания клеток…
Сергей замолчал, смотря куда-то в сторону.
– Да, остановить этот процесс физическим способом практически невозможно, но можно попробовать духовным.
– То есть?
– Если взять за гипотезу то, что клетка — это программа, то вполне логично, что она растёт из-за того, что кто-то постоянно подаёт ей команду это делать. Кто может её подавать? У животных это делает инстинкт. Он реагирует на внешнюю угрозу. Если животное опознаёт пожар, клетки органов дыхания начинают включать механизмы, заставляющие легкие работать сильнее, чтобы бежать быстрее и дольше. Но у человека всё не так. Животное либо умрет, если пожар не прекратится, либо выживет, если пожар прекратится. Но тогда и программа лёгких, включившаяся на пожар, перестанет работать.
– А у человека?
– Помнишь, я давал тебе теорию сознания? Вижу, помнишь. Тогда вспомни, что такое энергетический вирус.
– Это запись прошлого инцидента вместе с теми эмоциями, которые человек ощущал в тот момент. В основном, это боль либо экстаз.
– В принципе, правильно. Но там есть ещё один важный фактор — мысли и обстоятельства инцидента. Эта два фактора создают эффект субличности. Иными словами, внутри духовного пространства человека живут некие духовные копии, имеющие свой особый паттерн поведения, характер, набор привычек, волю, наконец. Соответственно, если однажды человек чуть не погиб в пожаре, у него появляется сущность — энергетическая копия, субличность, содержащая в себе программу реагирования на пожар. Эта программа будет просыпаться каждый раз, когда человек будет находиться рядом с огнем.
– Ну?
– Теперь представь, что этот человек женщина. Она не любит пожарных, но в силу финансовых причин устраивается на работу секретарем в пожарное учреждение. Теперь пожар будет рестимулировать субличность каждый раз, когда она будет принимать сигнал о нем. Пожар или даже сигнал о пожаре будут выступать триггером по отношению к организму этой женщины, вызывая постоянно усиленную работу органов дыхания — выработку клеток.
Сергей продолжал внимательно слушать, и мне показалось, он ухватил идею.
– При этом мы должны понимать, – продолжал я, – что у любой другой женщины нет предыдущего опыта, связанного с пожаром. Он может вообще её не волновать. То есть, у каждого человека есть специфика именно духовного характера: прошлых инцидентов. Кого-то покусала собака, а кого-то отец шлангом бил.
Сергей слушал меня, нахмурив брови.
– Получается вот что. Если человек может обнаружить эту субличность, он отключает её. В принципе, наверное, было бы достаточно убрать внешний источник: уволиться, например, из пожарного учреждения, но здесь всё сложнее. Внешним триггером может быть что угодно, включая новости о пожаре. В конце концов, огонь — это данность этого мира. Я помню одну девушку, которая рассказывала, что чуть в обморок не упала на свидании, когда её парень зажёг камин. Понимаешь?
– Понимаю. Говори, что делать.
Я не сдержал лёгкую ухмылку.
– Нужно умудриться не хотеть искать субличность, спрятавшуюся в недрах сознания, именно в момент её поиска.
– Чего, чего? – воскликнул он.
– Вот и я об этом. Что делать — понятно. Но сделать это… – Я немного задумался. Понимать-то я понимал, а как это объяснить? – Помнишь, на пачке сигарет есть целлофановая обёртка, – вдруг ко мне пришла идея. – Так вот, попробуй её снять, не смяв.
– Это невозможно.
– Это как раз возможно! Нужно добиться, чтобы пальцы намагнитились, и обёртка пристанет к ним сама.
– Но как это сделать? – не унимался он.
– Давай попробуем. – Я посмотрел на Сергея, убедившись, что он ничем не озабочен, и спросил: – Ты вообще чего паришься-то? Ну, умрёшь и что?
Он буквально выпучил глаза, но тут же успокоился. Всё же не один год меня знает.
– Да, да. В чём, собственно, дело? – повторил я вопрос.
Сергей задумался.
– Не могу сказать так быстро. Надо подумать.
– Ну, ты просто посмотри внутрь себя. Что там вылезает как некое несогласие? Что тебя заботит в связи со смертью?