На каждой ферме Галант назначал человека, который должен был обо всем докладывать ему и которому было велено захватить ружья и присматривать за тем, чтобы все рабы держались заодно. Когда Галанту то там, то тут попадался кто-нибудь сомневающийся в нашем деле, он начинал рассказывать о том, что видел и слышал в Кейпе прошедшей зимой, и после этого ни у кого не оставалось больше никаких сомнений.
Ночью на ферме бааса Йостенса, куда мы приехали за учителем, Галант несколько часов развлекал всех своими кейптаунскими историями: рассказывал, как мы все поднимемся на Гору с ружьями, и как джентльмены выстроятся перед нами и сложат оружие, и как мы захватим власть во всей стране. Бренди в ту ночь лилось рекой: кто-то стащил из подвала непочатую бочку, и Галанту было чем смазать язык. Уже запели петухи, когда люди наконец разбрелись по хижинам. Я думал, что Галант тоже выдохся, но он не сдвинулся с места, и мы вдвоем остались сидеть у костра, глядя на пламя, мерцающее и умирающее, и на красные угольки, которые, угасая, покрывались серым налетом.
— Ты славно поработал сегодня, — сказал я наконец, чтобы нарушить молчание. — Теперь за тобой пойдет весь Боккефельд.
Он ничего не ответил, может быть, он вообще меня не слышал.
— А для меня найдется ружье? — снова заговорил я.
Он посмотрел на меня прищурившись, чтобы разглядеть через дым.
— Сколько тебе лет, Рой? — спросил он.
— Откуда мне знать? — удивленно сказал я. — Должно быть, восемнадцать или около того.
Он ухмыльнулся.
— Тебе еще нет и четырнадцати, приятель.
— Я уже был с девушкой.
— Это еще ничего не значит.
— Я умею обращаться с ружьем.
— Надеюсь, что умеешь. — Он отвернулся. А через некоторое время вдруг сказал: — Нет. Нет. Что же это я говорю?
— Можешь на меня положиться, — сказал я поспешно. — Вот увидишь, я буду стоять за тебя верней, чем любой другой. И в тот день, когда ты поднимешься на Гору в Кейпе, я буду рядом с тобой.
— Рой. — Он медленно покачал головой. — Я не уверен, что ты как следует понимаешь, во что ввязываешься.
— Конечно, понимаю. Я все время слушал тебя. Я убью каждого, кто встанет мне поперек дороги.
— Ты же не раб. Ты готтентот.
— Но ты сам говорил Тейсу, что тут нет разницы. Что мы все под одним ярмом.
— И все же ты можешь остаться в стороне, если захочешь.
— Я не захочу. Я хочу держать в руках ружье, совсем новенькое ружье, И хочу отправиться в Кейп, чтобы увидеть все собственными глазами.
— Это не игра, Рой. Речь идет о жизни и смерти.
— Я буду стрелять в них так, что все будет залито кровью.
— Стрелять мы будем только в крайнем случае.
— Я стану делать только то, что ты скажешь.
— Хорошо бы, если бы я мог вот так же доверять каждому, — сказал он. — Но, Рой, ты же еще ребенок. А дети… — Он говорил чуть ли не сердито. — Ведь именно ради детей такое вот дело и затевается. Но я не хочу, чтобы тебя убили.
— Никто меня не убьет. Ты же сам говорил, что мы будем переходить с одной фермы на другую, забирая всех с собой. Как ты думаешь, мне позволят взять одно из тех ружей, которые баас купил в Кейптауне?
Он поднялся на ноги прежде, чем я закончил, и ушел в темноту. Через некоторое время он вернулся, остановившись возле угасающих углей. На этот раз он говорил очень тихо, я едва слышал его.
— Долгие годы живешь, затаив это в душе, — сказал он. — Даже делаешь вид, будто не замечаешь. Надеешься, что все обойдется. Затем, в один прекрасный день, видишь, что другого выхода нет. Что тебе никуда от этого не деться. И тогда решаешься. И все же по-прежнему надеешься… — его голос угас, — …что этого удастся избежать.
— Ты вовсе не так говорил с людьми сегодня, — сказал я удивленно.
— Им я должен говорить то, что заставит их пойти за мной, Рой. Но никто не знает, что творится у меня в душе. Никто, кроме меня. — Он снова повернулся, словно собираясь уйти, но остановился. — Все могло быть иначе, Рой, — сказал он. — Я дал ему возможность. Все было бы иначе. — Он наклонился, чтобы поднять с земли свой изодранный старый жакет, который захватил, чтобы укрыться от ночного холода. — Но вот как это обернулось. И я буду трус, если не сделаю того, что должен сделать.
— Ты просто устал, — сказал я неуверенно. — У тебя был трудный день. Завтра все снова будет в порядке.
— Все в порядке уже не будет никогда, Рой. — Он вздохнул, обернулся и поглядел мне в лицо. — Рой, что бы ни случилось, запомни: у меня не было другого выхода.
Веки у меня стали такими тяжелыми, что глаза закрылись сами собой, и я не знаю, говорил ли он что-нибудь еще. Я свалился прямо возле костра и весь остаток ночи видел во сне великую войну и то, как мы бешено скакали вперед на лошадях, стреляя и убивая всех на нашем пути.