Я — старший, и потому именно мне доставалось за любые наши шалости — папа был скор на расправу. И опять же потому, что я старший, мне приходилось работать наравне с другими мужчинами, пока те двое резвились неподалеку или выполняли какие-нибудь пустячные поручения. Трудясь в поте лица, идя за плугом, сея пшеницу, мотыжа землю, строя каменные стены, я с завистью слышал, как они весело плещутся и визжат в воде. И никуда было не деться от грубоватых наставлений отца:
— Давай-давай, Баренд, поднажми. Когда-нибудь эта ферма будет твоей, и тебе еще многому надо научиться.
Я никогда не чувствовал себя таким свободным, как они. Работе, казалось, не будет конца. А раз мне предстоит стать тут хозяином, я должен доказать, на что способен. И я доказывал это — ни раб, ни наемный работник не могли перегнать меня: я не хуже их орудовал лопатой, плугом, серпом и топором. И радовался, когда отец хвалил меня. Особенно на охоте: ружье всегда было послушным в моих руках, я прирожденный охотник. Но все это не могло заглушить потребности хоть иногда вырваться на свободу, повеселиться или просто побездельничать. Но и в этом мне было отказано. «Давай, Баренд, поднажми. Ты мой первенец. Ты должен служить примером всем остальным».
С Николасом всегда приходилось быть начеку: то он бывал угрюм и замкнут, то изо всех сил старался вкрасться в доверие, чтобы потом за спиной предать и нажаловаться маме и отцу. На Галанта по крайней мере можно было положиться. Он никогда не ябедничал. Эдакий маленький наглец! Уже тогда я замечал, что папа относится к нему слишком уж снисходительно, скорее потешаясь над ним, чем сердясь на него за его проказы. Конечно, отцу нравились бойкость и ловкость Галанта, качества, которыми он гордился и в себе самом, но Галант при его попустительстве все больше отбивался от рук. Раба нужно держать на коротком поводке, иначе хлопот не оберешься. Меня особенно раздражала их близость с Николасом. Это переходило все границы. Приятели, пусть так, но все равно нужно помнить о разделяющем их расстоянии. А они забывали. Я старался, как мог, следить за этим, полагая, что в конечном итоге так будет лучше для Галанта, но они поступали по-своему, а отец на все смотрел сквозь пальцы. Круто перечить отцу я не решался, и мне пришлось смириться.
К чему слишком много говорить о тех временах? Что толку ворошить старый муравейник? Оглядываясь назад, я не могу побороть в себе чувства пустоты, ощущения, будто меня и вовсе не было в нашем детстве. Это они были там, а не я. В последние годы, когда мы навещали семьями друг друга по воскресеньям, Николас частенько говорил: «А помнишь?.. А помнишь?..» Но помнили они, а не я. И к чему бахвалиться своими воспоминаниями? Должно быть, им это нравилось. А мне нет: мне так и не довелось быть ребенком, на это никогда не оставалось времени. И теперь слишком поздно сокрушаться о былом. Жизнь всегда что-то утаивала от меня, но что проку возмущаться? Все это в далеком прошлом. С годами привыкаешь держать себя в руках и тянуть лямку.
И только Эстер в каком-то смысле была другой, она никогда не докучала мне, не то что Николас и Галант. Но едва ли я понимал ее. Она походила на маленького, славного пушистого зверька, которого хочется приласкать и защитить, но который рычит и кусается, стоит тебе подойти слишком близко. В ту давнюю весну, когда она еще только поселилась у нас, я привел ей из вельда отбившегося ягненка. «А что мне с ним делать?» — презрительно спросила она. Старалась показать, что ей нет никакого дела до ягненка, но я заметил, что, оставаясь одна, она бегала и играла с ним. Как-то раз я долго стоял, спрятавшись за печкой, и глядел на нее. Во дворе не было ни души, и она могла резвиться не таясь. Но когда я вышел из своего укрытия и окликнул ее, она резко отскочила в сторону, отпихнув от себя ягненка.
— Зачем ты подглядываешь за мной? — злобно зашипела она.
— Я видел, как ты играла с ягненком, — как можно мягче сказал я. — Значит, он тебе все-таки нравится?
Она сердито топнула ногой:
— Нет, не нравится. Терпеть его не могу.
— А я видел, как ты обнимала его. И даже поцеловала.
— Вранье! — закричала она, бешено молотя по мне маленькими кулачками.
— Перестань, Эстер, стыдиться тут нечего. Все любят маленьких ягнят.
— Не нужен мне твой проклятый ягненок!
Тогда я решил испытать ее.
— Ну что ж, — сказал я. — Тогда давай зарежем его.