Тут были еще двое молодых парней, готтентоты Рой и Тейс, баас нанял их в районе Свартберхе. Моложе остальных да и не рабы, они обычно помалкивали при наших разговорах. Но когда Галанта с нами не было, они порой осторожно поддакивали, и я понимал, что их тоже тревожит то, что творится с ним.
Судачили об этом и рабы с соседних ферм. Обычно это случалось в конце недели или если хозяин уезжал куда-нибудь из дому. Тогда по ночам знай ездили туда и сюда на конях, и веселье нередко затягивалось до рассвета. Главным плясуном и говоруном был Абель с фермы Баренда. Красивый малый, высокий как дерево и сильный как бык, большой охотник до женщин. Поначалу он захаживал и к Памеле, но она его быстро отвадила. Время от времени он объезжал Лидию, которая, похоже, и не разбирала, кто с ней и когда. А чаще в поисках женщины уезжал на дальние фермы. Только его вроде и вовсе не беспокоило, что творится с Галантом. «Отстаньте от него. Все уладится само собой. Это не страшней, чем резь в животе». А потом отхлебывал бренди из тыквенной бутылки, доставал свою скрипку или снова пускался в пляс вокруг костра, потешая нас.
Остальные Барендовы работники были понятливей. Клаас, старый ворчун, обычно соглашался с тем, кто говорил до него, и при нем надо было держать язык за зубами, потому что поди угадай, что и как он распишет своему хозяину. Голиаф вообще очень осторожен. Он был еще молод и предпочитал держаться подальше от любых неприятностей. То было задолго до того, как сам он впутался в неприятности с Барендом — дурная тогда вышла история.
Без умолку говорил один Долли. Он работал тут у старого портного и сапожника Дальре, которому Николас выделил участок земли в Хауд-ден-Беке, неподалеку от нас. Долли был здоровенным детиной из Мозамбика и, мне думается, дурно влиял на Галанта.
— Поживем — увидим, — говорил он, довольный собой. — В один прекрасный день нам всем повезет по-настоящему. Что до меня, то я просто поджидаю подходящего случая, чтобы сбежать, а тогда меня ищи-свищи.
— Куда ты убежишь? — усмехался Ахилл. — Живо найдут и приведут обратно. Я пробовал.
— Страна большая, — отвечал Долли.
— Да уж, где помирать, места хватит. А не найдут хозяева — разыщут дикие звери. Или же просто помрешь с голода.
Если нас слышал старый Адонис из Бюффелсхука, он говорил:
— Вечно болтаете. Вечно языком треплете попусту. Как бы мы жили, не приглядывай за нами хозяева? Они дают нам и еду, и питье, и одежду — все, что мы попросим. И скажу я вам, лучше моего бааса Яна нигде не сыскать.
И тут же разгорались яростные перепалки хвастунов: все старики, пытаясь перещеголять один другого, наперебой восхваляли силу, ловкость и доброту своих хозяев. Среди самых отъявленных говорунов были, конечно, рабы старого бааса Пита: старик Мозес, Вилдсхют, Слингер и другие; вспыхивали споры и ссоры, нередко кончавшиеся шумными и жестокими потасовками.
А Галант тем временем вел себя как ему вздумается, точно наше мнение ничуть его не заботило. Никто не мог убедить его остановиться, пока дело не зашло слишком далеко. И вот, наконец, неизбежное случилось.
Как только мы убрали с полей бобы, сразу после первых морозов, Николас отправился с фургоном в Кейп, хозяйка уехала вместе с ним. Галант тоже просился поехать, но Николас не взял его: сказал, что Галанту нужно остаться тут и присматривать за делами на ферме, не зря же его назначили мантором. То было время ежевечерних веселий в Хауд-ден-Беке, буйных празднеств, подобных которым еще не бывало, да и не будет больше в наших краях. Чуть не каждую ночь резали овцу и жарили мясо на углях. Галант повел дело так, что все по очереди добывали мясо и выпивку. Фермеры по соседству, должно быть, ума приложить не могли, что за хищник повадился таскать их овец, а мы тем временем веселились ночи напролет, отчего на рассвете нас пошатывало от усталости и туман застилал глаза.
Бет воспротивилась было всему этому — Памела тогда уехала с хозяевами в Кейп, — но Галант быстро обуздал ее.
— Тут на ферме я мантор, — сказал он. — И если я говорю, что так должно быть, так оно и будет. И не вздумай проговориться Николасу, когда тот вернется, — увидишь, что я с тобой сделаю.
Остальные, услышав его слова, окружили их обоих — это, думаю, напугало Бет. Раз подчинившись, она с тех пор угрюмо участвовала во всех пиршествах и попойках.