Выбрать главу

— Там будет сказка… — улыбнулся Максим блондинке, зачарованно глядящей на чудо-кабину.

— Страшная? — деловито осведомился Мишель, поправляя под пиджачком кобуру с пистолетом.

— Почему же непременно страшная? — пожал плечами пролетарий. — Просто сказка… так что — ничему не удивляйтесь…

Часть вторая. Госпожа инспектор

Вей, бей, проруха судьба, Разбуди слов рябиновый слог. Постучи в дверь, пораскинь снег По лесам век, да по полям рек. Кто-то не волен зажечь свет, Кто-то не в силах сказать нет, Радугой стелется судьба-змея, Пожирает хвост, а в глазах лед. А в груди страх, а в душе тоска, Больно, ей больно, да иначе нельзя. Но только вей, бей, проруха судьба, Разбуди слов рябиновый слог. Постучи в дверь, пораскинь снег По лесам вех, да по полям рек.
И.Сукачев

12

В кабине лифта, куда следом за Максимом шагнули его незваные гости, как-то сразу стало тесновато, хоть и казалась она, на первый взгляд, просторной, едва ли не больше по объему, чем скрывающий её трансформатор. Как-то невольно забившись в уголок, отгороженная от входа плечами своих спутников, шедшая первой за пролетарием, Ника с легким волнениям огляделась по сторонам. Мишель, по въевшейся, видимо, уже в кровь привычке, вошел в лифт последним и теперь внимательно приглядывался к внутренней обшивке кабины, оказавшейся отнюдь не металлической, как показалось снаружи, а выполненной из какого-то странного пластика — ослепительно, зеркально блестящего, но — теплого на взгляд. А Антон первым делом обратил свое внимание на пару странных крупных кнопок, расположенных возле самых входных дверей и снабженных пояснительными, тоже крупными и длинными стрелками, указывающими вверх и вниз.

Поймав его взгляд, Максим кивнул ободряюще и нажал легким прикосновением всей ладони на нижнюю кнопку. Ника слегка напряглась, ожидая привычного, пусть и едва заметного начала движения кабины, но… ничего не произошло. Ни легкого плавного рывка, ни еле слышного, гудящего шума заработавших механизмов. Только пролетарий, как ни в чем не бывало, подбадривающе кивнул блондинке, видимо, пока еще не рискуя подмигивать столичной штучке и знаменитости.

В кабине было светло и ярко, но свет непонятным образом рассеивался, не резал глаза, не казался неприятным, а по зеркальным, так похожим на металлические панелям пробегали едва уловимые простым глазом плавные цветные сполохи, будто где-то там, в сердце механизма, в эти мгновения зародилось и пыталось выплеснуться наружу северное сияние.

— Вот и всё, — сказал Максим через десяток секунд напряженного молчания. — Можно выходить…

Наверное, он знал какие-то приметы или просто отсчитывал про себя время движения, потому что в этот момент двери лифта бесшумно и плавно открылись, предлагая пассажирам выйти совсем в другом месте, а вовсе не в том, в котором они вошли в кабину.

После яркого внутреннего освещения лифта в небольшом, прохладном вестибюле, отделанном темно-красным, с чуть желтоватыми прожилками мрамором показалось сумрачно, но через несколько мгновений глаза привыкли к новому освещению, и уже легко можно было разглядеть невысокий, покрытый изящной лепниной потолок, отполированные стены с вмонтированными в них светильниками, переливающимися чуть потускневшей бронзой, блестящий, будто только что застеленный мрамором, пол и — такие знакомые взгляду, такие привычные поручни двух эскалаторов, поблескивающие убегающей в бесконечность резиновой черной лентой перил…

«Это что?..» — слегка недоумевающим взглядом спросил у пролетария Мишель. В ответ Максим только пожал плечами, будто демонстрируя свое неумение объяснять очевидное, и хозяйским кивком пригласил всех пройти вперед…

Едва они отошли от лифта шагов на пять, как двери за их спинами бесшумно сомкнулись, и если бы не исчезнувший позади источник яркого света, никто бы и не заметил, что они теперь отрезаны от поверхности — настолько плотно, без малейшего намека на соединение прилегали друг к другу половинки дверей, снаружи отделанные темно-красным, идеально сочетающимся с мрамором стен пластиком. А перед Никой, идущей чуть впереди остальных, то ли пропустивших её из вежливости, то ли по старинной мужской привычке первой в неизвестность пускать женщину, оказалась привычная, хотя и совершенно новенькая, свежая, без неистребимых следов сотен тысяч ног бегущая дорожка. Не останавливаясь, не испытывая даже тени сомнения, блондинка спокойно шагнула на эскалатор, слегка придерживаясь рукой за скользящие одновременно с дорожкой перила, а вслед за ней на узкую движущуюся лестницу встали и остальные.