— Щи? — потянув носом, спросила Катя с порога, продолжая снимать с детей верхнюю одежду.
— Ты, Катя, как всегда догадлива, — перед ней появилась Валентина Сергеевна. Увидев, что дети уже потянулись было к столу, она перехватила их и развернула назад: — А руки кто мыть будет, а? Ну-ка, марш к умывальнику!
Митя, гордо показав ей язык, все-таки пошел за сестрой к умывальнику. Катя, заметив это, все-таки не удержалась и легонько шлепнула его; Валентина Сергеевна же рассмеялась.
Уже когда они поужинали, и Катя с Валентиной Сергеевной сидели за столом и потягивали горячий чай из простеньких чашек, а дети играли у кровати, Валентина Сергеевна тихо спросила у Кати:
— Когда Алексей-то вернется?
— Не знаю, — она пожала плечами и постаралась придать себе наиболее безразличный вид. — Может, завтра. Или послезавтра…
— Ой, Катька, — женщина покачала головой.
— Что?
— Да ничего, — она отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
Катя, пряча взгляд, подула на горячий чай. Она не любила, когда кто-то лез в ее личную жизнь.
— Ма, — к ней неожиданно подбежал Митя и требовательно потянул край ее юбки на себя, — мам!
— Чего тебе, Мить? — Катя отставила чашку в сторону и наклонилась к мальчику.
— Настька обижает, — пробурчал он, пряча лицо в складках ее юбки.
— Настя, — она прижала его к коленям и с напускной строгостью посмотрела на дочку, — ну что вы опять не поделили на этот раз?
Девочка, бросив на мать смущенный и даже немного испуганный взгляд, как-то виновато улыбнулась и пожала плечами, вновь вернувшись к игрушкам. Катя, забыв о том, что попыталась выглядеть хоть немного строгой, улыбнулась.
— Ну, — она взъерошила Мите волосы, — иди к ней. Думаю, она больше так не будет.
Митя, кивнув, вернулся к сестре. Катя, понаблюдав за ними еще пару минут, развернулась к Валентине Сергеевне и вновь принялась за чай.
— Не надумала еще уезжать отсюда? — спросила женщина, отхлебнув чаю.
— Летом хочу к подруге съездить, — ответила Катя. — Надеюсь, получится домой заехать…
— Ты меня не поняла, — прервала ее женщина, подняв на нее свой взгляд. — Я имела в виду, не хочешь ли уехать отсюда навсегда?
— Что вы, — Катя слабо улыбнулась одними уголками губ и, отодвинув от себя чашку, откинулась на спинку стула. — Куда мне отсюда ехать?
— Да куда угодно — страна-то большая.
— Да где меня только ждут?
— Ну, сама же сейчас обмолвилась про дом какой-то…
— Теть Валь, — Катя вздохнула, — вы же знаете — там-то уж точно меня никто не ждет. Не знаю, почему-то место я все еще продолжаю называть домом… После того, как забрали моего мужа, мне делать там нечего, я там никто.
— А дом?
— Документы все на Власа были, так что… Осталась бы там — могли прийти в любой момент и просто выбросить на улицу. По документам я — никто в том доме. Я не была его женой, а дом вроде бы принадлежал то ли ему, то ли его семье… Так что дом у меня только один, и он здесь.
— А его семья? Они там же жили?
— Не совсем. Насколько я помню, они какое-то время жили там, в станице, а потом уехали назад в Грецию.
— То есть, ты их даже никогда и не видела?
— Нет.
— За что ж могли забрать-то твоего муженька, а? — после недолгого молчания спросила Валентина Сергеевна.
— Не знаю, — Катя пожала плечами, — он был самым обыкновенным ветеринаром, никому никогда ничего дурного не делал и не желал… Разве что был за ним один непростительный грешок — греком он был. Но знаете, Валентина Сергеевна, я уже просто смирилась с этим. Смирилась еще в тот момент, когда не смогла догнать черный воронок — просто поняла, что уже ничего не поменяешь.
— А потом? Ничего о нем не пыталась узнать?
— Нет, не узнавала и не пыталась.
— Отчего же? Может, в лагерь какой его отправили…
— Нет, Валентина Сергеевна, это вряд ли. Если бы он и попал в лагерь, то я бы узнала об этом — Влас каким угодно способом, но дал бы мне знать об этом. А так… Себе дороже было бы. На мне-то еще двое детей осталось. Случись еще со мной что — кто их воспитывал бы? А я не хотела бы, чтобы они в детдоме, как я, росли.
— А здесь им каково?
— Здесь я не боюсь за них, здесь безопасно как для меня, так и для них.
— Ну хорошо, они еще пока маленькие. А как им в школу идти, а? Куда тогда ты их здесь отправишь?
— Ну, подрастут еще немного, научу их писать и читать…
— Но ведь им образование-то нужно получить, хотя бы восемь классов. Ты же сама знаешь, что без этого сейчас никуда.
— Ну, как придет время, тогда и буду что-то придумывать.
— А сейчас? Катя, ты же учительница, так почему ты тут прозябаешь, чистя снег?.. Пропадает ведь твой учительский талант…
— Валентина Сергеевна, ну почему же? Вон, Люську чему-то по дому да научила.
— И все равно не понимаю я тебя, Катя…
— Да и не нужно, — Катя улыбнулась и поднялась с места. — Поздно уже, заговорилась я с вами… Пойду детей уложу и сама тоже лягу.
Быстро управившись с детьми и с посудой, Катя стояла у зеркала и расчесывала волосы. Впервые за долгие годы она решилась изменить прическу — отрезала свои длинные волосы, оставив длину, доходящую почти до плеч. Ей было все равно, с какими волосами ходить, коса-то ведь нравилась только Власу. Но все равно она никак не могла привыкнуть к тому, как расческа, легко скользнув вниз по волосам, изредка стукалась об ее плечи. И иногда ей так хотелось заплести толстую косу, но…
Катя уже привыкла ко всему, кроме волос. Власа она хоть и вспоминала, но теперь как нечто далекое, старое и кажущееся нереальным. Будто бы и не было тех двух лет вовсе… Но Катя твердо знала, что-то время было лучшим для нее. И она знала, что все еще любит его, несмотря на то, что прошло два года с той самой ночи…
Иногда, правда, Катя чувствует, как ее тянет назад, в станицу. В такие моменты она особенно сильно начинает тосковать по Власу, хотя и запрещает себе это, понимая, что все бессмысленно. Катя знала, что ей нет смысла возвращаться туда — там ее никто не ждет, там она никому не нужна. Теперь у нее есть место, где ее ждут и где она нужна, теперь у нее есть новый дом. И этот дом здесь, в небольшом поселке на военном аэродроме под Миллерово.