Врачи, посчитавшие причиной болезни длительное умственное перенапряжение и непривычный климат, рекомендовали юноше полное воздержание от трудов и отдых на природе, но даже после переезда в загородный дом Байера состояние его продолжало ухудшаться.
Здесь к постоянной усталости, рассеянности, бессоннице и частым головным болям юноши присоединились новые, пугающие симптомы: он стал подолгу замирать на одном месте, не отвечая на вопросы, временами бессмысленно смеялся, бормотал под нос какую-то чепуху, беспричинно раздражался и вообще вёл себя в высшей степени неподобающим образом. Глаза его, прежде ясные и живые, теперь нездорово сияли каким-то странным блеском, и взгляд его был потерянным, устремлённым в пространство, точно позади обычных предметов виделось ему что-то, недоступное другим людям.
Порой Седхи приходил в себя, с удивлением и смущением выслушивал вопросы о причинах недавнего поведения и отвечал, что ничего не помнит. Во время этих кратких периодов просветления он рассказывал, что видел «солнечных людей» и «тёмную фигуру в чёрной пустоте», которая вызывала у него смертельный ужас.
Когда он смотрел на солнце, он видел узоры в его лучах. Иногда они напоминали запутанное скопление геометрических фигур, иногда — арабскую вязь. Но всякий раз, как он начинал всматриваться в них, пытаясь разобрать надписи или различить скрытые символы, эти узоры ускользали от взора.
Тогда он оставил попытки постичь их умом и просто смотрел, всё больше погружаясь в созерцание и отрешаясь от реального мира. Ему посоветовали меньше времени проводить на солнце, но узоры стали видеться повсюду: в свете лампы, в пламени свечи, на белых стенах гостиной.
По настоянию врача ему пришлось всё время проводить в затемнённой комнате, но и тут солнечные узоры не оставили его. Он видел их теперь постоянно перед глазами: живые, мельтешащие, меняющие очертания и перетекающие в новые формы с новыми неуловимыми смыслами.
Состояние юноши непрерывно ухудшалось, и к тому времени, когда Байер решил обратиться к другу за помощью, его ассистент уже сутки пребывал в напряжённом безмолвном оцепенении. За несколько дней до этого он прекратил принимать пищу и питьё. Когда фон Беккер впервые увидел его, тот был подобен восковому изваянию, пугающему своим сходством с живыми людьми.
Седхи лежал в углу смятой постели, натянув простыню на голову и свесившись к полу. Кожа его, смуглая от природы, приобрела изжелта-землистый оттенок и нездоровый блеск. У него был жар.
Он не отвечал на вопросы и находился, по-видимому, в состоянии глубокого помрачения сознания. По временам он как будто пытался пробудиться от тяжёлого болезненного сна и бормотал что-то о «тёмной фигуре», «чёрной башне» и «кровавых облаках над янтарным Агранисом».
Позднее юноша рассказал, что видел себя подвешенным в чёрной пустоте, пронизанной вибрирующим шёпотом, откуда к нему тянулось нечто незримое и бесплотное, но ощутимо зловещее. Ледяное дыхание пустоты касалось его лица, от чего немела кожа. Когда тьма перед ним начала уплотняться и принимать форму, Седхи едва не умер от ужаса, разглядев её намечающиеся очертания.
Потом он вдруг оказался посреди пустыни, где солнце было нестерпимо ярким и более насыщенным. Стояла ужасная, невыносимая жара. Капли пота, обильно выступавшие на коже, испарялись мгновенно, шипя, как на сковороде. Юноша ощущал всё так же отчётливо, как наяву, но при этом ясно понимал, что находится в доме археолога, где ничего из увиденного просто не может произойти.
Седхи пошёл по раскалённому песку. Подошвы его ног дымились, но он вскоре свыкся с болью и старался не смотреть вниз. От этого ощущение жара чуть поблёкло. Он шёл долго, но вокруг был только песок и раскалённое, пышущее ещё большим жаром небо. Затрудняясь описать его цвет, юноша объяснил, что лучше всего подходят слова «пронзительно-яркое» и «вездесуще-огненное». Он не мог определить, как долго шёл: полдня, а может, полчаса, — но солнце всё время было в зените и не выказывало ни малейшего намерения куда-либо двигаться.
Внезапно картина изменилась, и события начали развиваться с пугающей быстротой. Многочисленные видения обрушивались на Седхи одновременно без всякой последовательности, и он каким-то непостижимым образом успевал побывать в каждом из них. Отчасти выстроить события в хронологическом порядке юноша смог только по выздоровлении, но некоторые фрагменты так и остались за пределами общей сюжетной линии, словно были вырваны из другой истории.