Эгредеум. На неведомом языке обитателей того мира это значит «Божественное Бытие».
Он шёл босиком по сырому песку, омытому неторопливыми тёплыми волнами. Небо имело цвет огня, и живые воды Первого Океана вторили его краскам. Влажный солоноватый воздух полнился густым и необъяснимым запахом свежескошенной росистой травы.
«Наверное, так пахнет счастье», — подумалось Радошу.
— Было ли это духовное видение потустороннего мира, воспринятого как данность? — вопрошал астроном сам себя, а безмолвный брат Теодор усердно записывал его рассуждения.
Лаге Йонстрём — или Сцио Ланрати — вот на кого он был похож.
— Скажу прямо: я до сих пор не знаю, создал ли я тот мир. Если даже это и было игрой воображения, неизвестно, играл ли я или играли со мной.
Стоило мне подумать о чём-то, и это представлялось взору — но так, словно было и раньше, только я не сразу разглядел.
Внутренним зрением видел я всё столь же ясно, как прежде здоровыми глазами видел внешний мир — если не яснее, — и другими чувствами не менее отчётливо воспринимал эту новую, неизведанную, но несомненную реальность.
Можно предположить, что моё наблюдение неким образом фиксировало определённое сочетание вероятностей в их последовательной реализации, что приводило к видимости такого мира, каким он был мне представлен. Или: результат наблюдения зависит от наблюдателя.
Радош никогда не был праздным мечтателем. Он всё ещё верил в непогрешимость своей первой и единственной возлюбленной — Науки. Он по-прежнему мечтал открыть юным умам её красоту.
Но разум учёного был поглощён проблемами устройства далёкого мира: синхронным вращением планеты вокруг ближней звезды, нестабильностью атмосферы, необходимостью наличия спутника. А ещё траекториями дальних солнц, в чьём облике угадывались пугающие очертания звёзд близ зловещей погибшей планеты под чёрно-красными облаками. Красный Альги́р, голубой Тау-Дреце́й, тусклый Энку́р и жёлтая Ицио́на, так похожая на земное светило. Значения множественных переменных требовалось подобрать с ювелирной точностью во избежание катастрофических последствий.
— Много времени ушло на то, чтобы понять: не нужно никаких расчётов. Все возможные параметры системы, их значения и сочетания уже содержатся в структуре мироздания. Вариант мира, не способный к воплощённому существованию, не будет чувственно наблюдаем, — вот и всё. Мне нужно только наблюдать.
Наблюдение в этом смысле тождественно созданию.
Наблюдение — это сгущение смысла до уровня чувств.
— Эти существа, эти образы… Это не сказка, но пусть станет ей. Моё последнее посвящение той, кому я отдал жизнь. Может, увлёкшись волшебными образами, кто-то сможет различить за ними то, что видел я: величие и красоту госпожи Науки, знакомство с которой освещало мой путь и подарило прозрение в пору слепоты… Брат Теодор, вы умеете рисовать?
В последнее лето Радош решил, наконец, объединить основы математики с невероятными историями воображаемого мира в сборнике детских задач, и великодушный бонифратр в подробностях перенёс его мысли и видения на бумагу.
В конце августа книга должна была выйти свет, и хотя к тому моменту астроном уже не смог бы различить даже её очертаний, он с нетерпением ждал новостей. Но его верный помощник куда-то пропал. Вместо него стал приходить другой монах, и когда Радош тревожно спросил, не случилось ли чего и не связано ли исчезновение брата Теодора с охватившей город панической мобилизацией, тот с недоумением ответил:
— В нашем ордене таких нет…
На Земле кроме детской книги от Радоша почти ничего не осталось. После войны большая часть академических работ сохранилась только в библиографических списках, а страницы незавершённой «хроники внутренних наблюдений», тщательно исписанные несуществующим монахом, с ветром грозных перемен выскользнули из разбитого окна и разметались по осенней улице.
Шум и крики с нижнего этажа доносились теперь отовсюду, затопили улицы города, врезались в оконные стёкла, падали с неба осколками старого мира и взрывались снарядами с оглушительным грохотом. Но Радоша здесь уже не было.
Он стоял в пустыне у основания цилиндрической башни, не отбрасывающей тени, и чертил на песке траектории пяти солнц в сферической перспективе, силясь предотвратить грозящую им беду, когда земное время замерло, и стрелки наручных часов фирмы «Адарис» остановились.