Он снял их с запястья и бросил в раскалённое небо — не будут отвлекать.
И время пошло заново.
[1] «Рационалист».
ГЛАВА 7. СНЫ НАЯВУ
Они падали в пульсирующую тёмными огнями бездну, а вокруг с умопомрачительной, всё нарастающей скоростью вращались чёрные и фиолетовые всполохи. Мария Станиславовна — то есть Эмпирика, так её теперь звали, — обернулась, но сзади было то же самое. Вернее, там не оказалось никакого «сзади». Это было сплошное падение, не имеющее ни направлений, ни границ. Она больше не видела и не чувствовала своего тела, а когда попыталась окликнуть Ингвара — имя это отчего-то было непривычным, хотелось назвать его Хранителем, — обнаружила, что не имеет голоса.
Она была теперь только бесформенной мыслью, неотделимой от поглотившего её фиолетового вихря, где пространство и время потеряли значение. И в мерцающей бесконечности, лишённой привычных понятий и измерений, где хаос был порядком, а распад — единством, она стала мыслить сама себя.
Открыв глаза, Хранитель увидел полыхающее огнём небо. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что лежит на скалистом уступе прямо над пропастью, бурлящей потоками лавы. Вокруг всё грохотало, тонущие в огне далёкие горы рушились чудовищными порывами ураганного ветра, с раскалённых небес падал дождь из пламени и камней.
Изо всех сил цепляясь за выступы чёрной скалы, он пополз наверх, к уходящей ввысь вертикальной расщелине, из темноты которой кто-то схватил его за руку.
— Куда мы попали? — крикнула Эмпирика, когда они укрылись от вихря.
— Понятия не имею, — ответил Хранитель, едва различая собственный голос в окружающем диком грохоте.
— Это всё моя вина, — лицо Эмпирики исказилось отчаянием.
— Нет, — Хранитель покачал головой и наклонился к ней. — Не знаю, как мы здесь оказались, но мы выберемся.
Он выглянул из расщелины, но повсюду громоздились лишь отвесные скалы, а внизу бушевали огненные реки. Вертикальная каменная стена с редкими уступами, где они примостились, уходила в необозримую высь, объятую пламенем.
— Здесь всё как будто более плотное, — прокричала Эмпирика, — даже ветер. Разве ты не чувствуешь?
Хранитель непонимающе на неё посмотрел.
Она хотела сказать что-то ещё, подходя ближе к краю уступа, но в этот миг раздался ужасный взрыв, от которого скалы задрожали и начали двигаться. Хранитель с Эмпирикой упали ничком, прижавшись к каменной глыбе. Чудовищный ветер разрывал небо, потемневшее, словно затянутое гигантской тенью чего-то огромного, стремительно приближавшегося извне. Столб огня взметнулся у самой расщелины. Скала под ними содрогнулась с новой силой и начала обваливаться. Яростное пламя вздыбилось сплошной стеной, ворвалось в спасительную расщелину, рассыпающуюся на глазах. Но укрывшиеся в ней не почувствовали боли.
— Это более плотный мир, — воскликнула Эмпирика, поднимаясь с земли. — Мы пройдём его насквозь!
Безумие её слов дополняло пугающее выражение неподдельного восторга на лице, когда, объятая огнём, она выпрямилась во весь рост под каменным дождём и ураганным ветром, поднимающим огромные камни, но осталась невредимой. Не веря своим глазам и ощущениям, Хранитель встал рядом с ней, озираясь в безмолвном недоумении. Скалы рассыпались и плавились, земля уходила из-под ног, проваливаясь вниз чёрными глыбами, но они оставались стоять над огненной пропастью, словно подвешенные в воздухе.
— Не может быть, — изумлённо прошептал Хранитель, и Эмпирика рассмеялась, ведь даже самые громкие звуки более плотного мира не могли помешать им слышать друг друга.
— Надо было только поверить, — улыбнулась она.
И, стоя над горящей пустотой посреди бушующего хаоса, они не сразу заметили, как полыхающий в небе огонь стал чёрным. Потом раздался невообразимый взрыв, по сравнению с которым предыдущий был просто праздничной хлопушкой. Всё разлетелось на мельчайшие частицы. Хранитель и Эмпирика держались за руки до конца, пока не рассыпались на осколки атомов.
А когда Мария Станиславовна проснулась, то всё ещё слышала — вернее, чувствовала где-то в глубине своего существа — беззвучный голос:
— Я найду тебя!.. Клянусь, я найду тебя в любом из миров.
Ей ужасно хотелось спать. Глаза слипались, и, хотя она отчаянно сопротивлялась, пытаясь сконцентрироваться на словах лектора — отчасти из уважения к нему, отчасти из интереса, вызванного его рассказом, — всё было напрасно.
Отяжелевшая голова то и дело склонялась к груди. В последний момент Мария Станиславовна вздрагивала, и, не решаясь взглянуть на преподавателя, чтобы удостоверится, не заметил ли он этого досадного недоразумения, пыталась продолжать записывать конспект.